Т.Уильямс. Орфей спускается в ад

Теннесси Уильямс. Орфей спускается в ад / Tennessee Williams. Orpheus Descending
Перевод Я. Березницкого
Москва, изд-во "Гудьял-Пресс", 1999
OCR & spellcheck: Ольга Амелина, сентябрь 2005

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ДОЛЛИ ХЭММА.
БЬЮЛА БИННИНГС.
КОРОТЫШ БИННИНГС.
ПЁС ХЭММА.
КЭРОЛ КАТРИР.
ЕВА ТЕМПЛ.
СЕСТРИЦА ТЕМПЛ.
ДЯДЮШКА ПЛЕЗЕНТ.
ВЭЛ ЗЕВЬЕР.
ВИ ТОЛБЕТ.
ЛЕЙДИ ТОРРЕНС.
ДЖЕЙБ ТОРРЕНС.
ШЕРИФ ТОЛБЕТ.
ДУБИНСКИЙ.
ЖЕНЩИНА.
ДЭВИД КАТРИР.
СИДЕЛКА ПОРТЕР.
ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА.
ВТОРОЙ МУЖЧИНА.

Я тоже начинаю ощущать неодолимую
потребность стать дикарем и сотворить
новый мир.

Август Стриндберг.
(Из письма Полю Гогену)

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ПРОЛОГ

Декорация, решенная условно, изображает небольшой универсальный магазин и часть примыкающего к нему кафе (именуемого здесь «кондитерской») в маленьком городке одного из южных штатов. Высокий потолок; потемневшие, должно быть, от сырости и паутины, стены. В глубине большое замызганное окно, за ним — тревожно пустынный пейзаж, постепенно тонущий в поздних сумерках. Дело происходит в дождливую пору, в конце зимы и ранней весной, — сквозь окно иногда ничего не видно, кроме серебристых отблесков частого дождя. Позолоченными буквами старинного рисунка на стекле выведено: «Торренс. Универсальный магазин». Товары и торговое оборудование представлены на сцене очень скупо и условно. Торчком стоят намотанные на большие катушки рулоны тканей, неосмысленно торчит у тонкого белого столба черный торс портновского манекена. Потолочный вентилятор недвижим; с него свисают полоски липкой бумаги для мух. Несколько ступенек ведут к лестничной площадке и от нее дальше вверх. На площадке — унылая искусственная пальма в зеленовато-бурой кадке. А кондитерская, часть которой видна сквозь широкую дверь под аркой, погружена в поэтический полумрак, как некая скрытая сущность пьесы. Еще одним, но гораздо меньшим, игровым пространством является крохотная спаленка, расположенная в нише. Ниша задернута занавеской с выцветшим и потускневшим, но все еще отчетливым рисунком в восточном стиле: золотое деревцо с алыми плодами и фантастические белые птицы. При поднятии занавеса две женщины средних лет, но довольно моложавого вида — ДОЛЛИ и БЬЮЛА — накрывают легкий ужин на двух небольших, принесенных из кондитерской, буфетных столиках с черными, изящно изогнутыми железными ножками и мраморной в розовых и серых прожилках доской. Жены захудалых плантаторов, они одеты с безвкусной роскошью. Вдалеке слышен гудок паровоза, и вслед за ним с разных сторон и на разном расстоянии — лай собак. Женщины прекращают возиться у столиков и с пронзительными криками бегут к двери под аркой.

Д о л л и. Короты-ыш!
Б ь ю л а. Песик!
Д о л л и. Курьерский приходит!
Б ь ю л а. Езжайте на станцию — надо их встретить!

Из-под арки появляются их мужья, тяжелые, краснолицые, хмурые; одежда на них в обтяжку (или наоборот: мешком),
на обуви налипла грязь.

К о р о т ы ш. Я скормил этому однорукому бандиту добрую сотню монет, а выплюнул он только пять.
П е с. Желудок, верно, не варит.
К о р о т ы ш. Надо будет потолковать с Джейбом насчет этих игорных автоматов.

Оба выходят. Звук отъезжающей машины.

Д о л л и. Только у Джейба и забот, что игорные автоматы в кондитерской!
Б ь ю л а. Что верно, то верно. Ходила я недавно к доктору Джонни за советом — у Песика снова нашли сахар в моче — и когда уж собралась уйти, спросила, что слышно об операции, которую Джейбу Торренсу делали в Мемфисе. Ну, и он...
Д о л л и. Что, что он ответил?
Б ь ю л а. Самое худшее, что мог ответить врач.
Д о л л и. Что же, Бьюла?
Б ь ю л а. Ни словечка, ни единого словечка не вымолвил. Поглядел только на меня своими черными глазищами и покачал головой — вот так.
Д о л л и (со скорбным удовлетворением). Сдается мне, этим самым безмолвным кивком он подписал Джейбу Торренсу смертный приговор.
Б ь ю л а. Точно то же и я подумала. Они, я так полагаю, вскрыли его... (Берет что-то распробовать со стола.)
Д о л л и. И тут же зашили снова! Вот-вот, так и я слышала.
Б ь ю л а. Оказывается, в этих маслинах косточки.
Д о л л и. А вы что думали — начинка?
Б ь ю л а. У-гу!.. А где сестры Темпл?
Д о л л и. А где бы вы думали?
Б ь ю л а. Шастают, верно, там, наверху. Если Лейди застукает этих двух старых дев, она им скажет пару теплых словечек. С этой итальяночкой шутки плохи!
Д о л л и. Ха-ха-ха, верно. В самую точку попали, милочка... (Выглянув за дверь, провожает взглядом пронесшуюся мимо машину.) До чего ж у них там чудно наверху.
Б ь ю л а. Вы были?
Д о л л и. Была. Да и вы были — я видела вас, Бьюла.
Б ь ю л а. А я и не отпираюсь. Человеку свойственно любопытство.
Д о л л и. Отдельные спальни, и даже не рядом. В разных концах коридора. Грязища, темнота — господи! Знаете, на что мне показалось похоже? На нашу городскую тюрьму! И как только белые люди могут жить в такой конуре! Не понимаю...
Б ь ю л а (со значением). Чего ж удивляться? Ведь Джейб Торренс купил эту женщину.
Д о л л и. Купил?
Б ь ю л а. Да, купил, когда она была еще восемнадцатилетней девчонкой... Он ее купил, и купил по дешевке: как раз перед этим ее... (резко повернув голову, прислушивается к проезжающей мимо машине, затем продолжает) ее бросил Дэвид Катрир, и сердце ее, понимаете ли, было разбито. Мм-ммм, каким он тогда был красавчиком! Они сошлись... ну вот как камень о камень — и вспыхнул огонь! — да, огонь.
Д о л л и. Что?
Б ь ю л а. Огонь! Ха... (Чиркнув спичкой, зажигает один из канделябров.)

Едва слышно начинает играть мандолина. Последующий монолог следует трактовать как откровенно экспозиционный,
произнося его с внутренней силой, приковывающей внимание зрителей, и адресуя непосредственно им. Долли
отходит в глубину сцены, и уже через две-три фразы ощущение беседы между ними исчезает.

Было это давно, еще до того, как вы с Песиком приехали к нам, в Двуречное графство. Да вы, должно быть, слышали... Отец Лейди приехал из Италии и когда появился здесь, у него только и было, что мандолина да обезьянка в зеленом бархатном костюмчике, — ха-ха... Все по кабакам побирался — это еще до сухого закона было, — кто сколько подаст... Звали его просто Итальяшка — имени никто и не знал: Итальяшка и все... ха-ха-ха...
Д о л л и (в глубине, голос ее едва слышен). А-ха-ха-ха...
Б ь ю л а (присев на кончик стула и слегка наклонившись вперед, взглядом удерживает внимание зрителей. В голосе ее грусть воспоминаний. Если зал неспокоен, она встает и подходит вплотную к рампе, как Пролог в старых пьесах. Условность, с которой решен этот монолог, должна послужить ключом для решения всего спектакля). Боже ты мой, боже!.. Вот это-то и был папаша Лейди. Потом ввели сухой закон, и Итальяшка — словно всю жизнь только тем и промышлял — стал из-под полы торговать спиртным. Купил по дешевке участок на северном берегу Лунного озера — там было старое русло, и все боялись, что река снова хлынет туда, — поэтому участок достался Итальяшке почти даром... (Придвигает стул ближе к просцениуму.) Развел там сад, весь северный берег озера засадил фруктовыми деревьями и виноградом. Потом понастроил беседки, маленькие белые деревянные беседки со столиками и скамьями, где можно было выпить и посидеть с милым дружком... Ха-ха-ха... И молодые парочки, вроде нас с Коротышкой, похаживали туда и весной и летом... Да, ничего не скажешь, — весело мы там проводили времечко... Выпить у нас тогда было негде... оно и сейчас считается, что негде, да ведь сойди только с шоссе и свистни три раза по-птичьи, и тут же какой-нибудь черномазый выскочит из-за кустов с бутылкой!..
Д о л л и. А ведь верно! Ха-ха!
Б ь ю л а. А тогда и впрямь негде было выпить — во всем графстве негде, — кроме как у Итальяшки в винограднике. И вот мы ходили к нему, попивали красное итальянское винцо и вытворяли в этих беседках черт знает что... Помню, как-то в воскресенье старый доктор Тукер — наш методистский священник — обличал Итальяшку в церкви и вошел в такой раж, что у него кровоизлияние сделалось...
Д о л л и. Господи, спаси и помилуй.
Б ь ю л а. Вот так, мэм. И в каждой беленькой беседке было по лампе, и вот одна за другой, то там, то здесь, они гасли, гасли, и парочки начинали крутить любовь...
Д о л л и. О-о-о!
Б ь ю л а. Ух, какие чудные звуки можно было там услышать — шепот, плач, вздохи, стоны, смешки... (Голос ее тих, она погружена в воспоминания.) А потом снова, одна за другой, лампы зажигались, и Итальяшка с дочерью пели свои песни...

Мандолина играет громче, далекий голос напевает итальянскую песню.

Б ь ю л а. А, бывало, хватится он ее, а Лейди нет как нет.
Д о л л и. Где же она была?
Б ь ю л а. Где-нибудь в укромном местечке, с Дэвидом Катриром...
Д о л л и. Аа-ааа! Ха-ха-ха...
Б ь ю л а. ...старшим братом Кэрол Катрир. Они с Лейди, бывало, скроются где-нибудь в саду, а старик папаша знай себе орет: «Лейди, Лейди!» Но как он ни драл глотку, сколько ни орал, — она не откликалась.
Д о л л и. Попробуй откликнись: «Здесь я, папаша!», когда тебя тискает любовник.
Б ь ю л а. И вот в ту самую весну... нет, уже позже — летом...

Долли снова удаляется из освещенной части сцены.

...старик дал маху. Стал продавать спиртное неграм. А «Тайное братство» тут как тут. Прискакали ночью, облили все бензином — сушь в то лето была, не приведи господь! — и запалили. Все сожгли: виноградник, деревья, беседки. Мы с Коротышкой были на танцевальной площадке на другом берегу озера и смотрели, как занялся огонь. Десяти минут не прошло, как весь северный берег был в огне — так все и полыхало! И по всему озеру слышно было, как вопил Итальяшка: «Пожар, пожар, пожар!..» — словно без него не знали, и все небо будто горело огнем... Ха-ха-ха-ха... И ни одной пожарной машины — ну хоть бы одна выехала с пожарного двора — нет! А старикан Итальяшка схватил, бедняга, одеяло и бросился в сад гасить огонь голыми руками... Ну и сгорел... У-гу, заживо сгорел...

Звуки мандолины обрываются, Долли вернулась к столу выпить кофе.

Иногда меня так и подмывает спросить у Лейди...
Д о л л и. Что спросить?
Б ь ю л а. Неужто она и не подозревает, что ее муженек, Джейб Торренс, был предводителем в ту ночь, когда ее папашу сожгли в винограднике на берегу Лунного озера?
Д о л л и. Бьюла Биннингс, у меня кровь стынет в жилах от одной мысли об этом! Как же могла она прожить с ним в браке двадцать лет, если б знала, что он сжег ее отца?

Отдаленный собачий лай.

Б ь ю л а. Могла... Ненавидя, — только и всего. Мало, что ли, таких, что ненавидят друг друга, а весь век вместе? А до денег они какие жадные, а?! Я уж давно подметила: как нет любви между мужем и женой, так оба только и думают, что о наживе. Сами-то вы не замечали, что ли? Замечали, конечно. Много ли нынче таких супружеских парочек, где сохраняется вечная привязанность? Иные уж до того доходят, что едва-едва терпят друг друга. Что — не так?
Д о л л и. Святая правда, как на духу.
Б ь ю л а. Едва-едва терпят друг друга. А иным и этого не удается. По правде говоря, Долли Хэмма, я не думаю, что все эти мужья-самоубийцы в нашем графстве так-таки сами и покончили с собой, как утверждает следователь. Ну, половина из них, еще куда ни шло!.. А остальные...
Д о л л и (сладострастно смакуя шуточку Бьюлы). Значит, вы думаете, милочка, это благоверные спровадили их на тот свет?
Б ь ю л а. Чего там думать? Я знаю... Есть и такие, которых начинает воротить от одного вида или запаха любезного муженька или драгоценной женушки еще до того, как закомпостируют обратный билет во время свадебного путешествия!
Д о л л и. Как ни горько, а сущая правда.
Б ь ю л а. И все-таки — липнут друг к другу.
Д о л л и. Ваша правда — липнут.
Б ь ю л а. Год за годом, год за годом копят денежки и всякое добро, богатеют, создают себе положение... И все-то их уважают — и в городе, и в округе, и в церкви, которую они посещают, и в клубе, к которому принадлежат, и так далее и тому подобное, и ни одна душа не знает, что они моют руки, если прикоснутся к чему-нибудь, чего касался их друг жизни!.. Ха-ха-ха-ха!..
Д о л л и. Как вы можете смеяться, Бьюла, это так ужасно, так ужасно!..
Б ь ю л а (громче). Ха-ха-ха-ха-ха!.. Но вы же знаете: это правда.
Д о л л и (кивнув зрителям). Да, она говорит сущую правду!
Б ь ю л а. А там, глядишь, один помрет — рак или кондрашка хватит, мало ли от чего. А другой...
Д о л л и. Пользуется добычей?
Б ь ю л а. Вот-вот, пользуется добычей! Бог ты мой, как после этого он — или она — расцветает! Обзаводится новым домом, новой машиной, новой одеждой! Иные даже меняют церковь. Вдовушка заводит молоденького хахаля, вдовец начинает обхаживать какую-нибудь цыпочку... Ха-ха-ха-ха!.. Так вот сегодня утром я как раз и беседовала с Лейди, когда она собиралась в Мемфис за Джейбом. «Лейди, — говорю, — неужто вы не подождете с кондитерской, пока Джейб не оправится после операции?» А она мне: «Нечего откладывать — а вдруг придется ждать слишком долго». Так прямо и сказала: нечего откладывать — а вдруг придется ждать слишком долго. А всё деньги: столько вложено в эту кондитерскую, что хочешь — не хочешь, а к пасхе кончай работы и открывай. К чему такая спешка, спросите? А к тому. Джейб не сегодня-завтра помрет — она знает, вот и торопится навести в делах порядок.
Д о л л и. Ужасная мысль! Но верная. Ужасные мысли — почти всегда верные!

Обе внезапно вздрогнули, услышав донесшийся из глубины сцены, из неосвещенной ее части, легкий смех.
Освещение меняется, обозначая окончание пролога.

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Обернувшись, женщины замечают под аркой, отделяющей лавку от кондитерской, Кэрол Катрир. Ей лет тридцать с небольшим, ее не назовешь ни миловидной, ни привлекательной, но она красива какой-то необычной, неуловимой красотой, кажущейся почти невероятной благодаря той манере краситься, которой танцовщица по имени Валли произвела недавно такой фурор в местах, где собирается цвет французской и итальянской богемы, — лицо и губы густо запудрены, глаза резко подведены черным, а веки тронуты синим. Она принадлежит к одному из старейших и наиболее уважаемых семейств в графстве.

Б ь ю л а. Кой-кому, видать, невдомек, что закрыто.
Д о л л и. Бьюла!
Б ь ю л а. А?
Д о л л и. С чего это некоторые так размалевывают себя, не знаете?
Б ь ю л а. А некоторых хлебом не корми, только чтоб на них обращали внимание. Любят пускать пыль в глаза.
Д о л л и. Вот уж не хотела бы, чтобы на меня обращали такое внимание. Нет, не хотела бы...

Во время этого разговора, достаточно громкого для того, чтобы Кэрол его услышала,
она подошла к телефону-автомату и опустила монету.

К э р о л. Дайте мне Нью-Орлеан, пожалуйста. Тью-лейн, ноль три — семьдесят. Что? Хорошо, только подождите минуточку, не разъединяйте.

Медленно, словно напуганная видом Кэрол, по лестнице сверху спускается Ева Темпл. Кэрол открывает
ящик кассы, берет оттуда несколько монет, возвращается к телефону и опускает их.

Б ь ю л а. Она взяла деньги из кассы!

Боязливо, точно ребенок перед клеткою со львом, Ева проходит мимо Кэрол.

К э р о л. Здравствуйте, Сестрица.
Е в а. Я Ева.
К э р о л. Здравствуйте, Ева.
Е в а. Здравствуйте... (Громким шепотом, Бьюле и Долли.) Она взяла из кассы деньги.
Д о л л и. Она может делать все, что ей вздумается, — она ведь из рода Катрир!
Б ь ю л а. Потише!..
Е в а. А почему она босиком?
Б ь ю л а. Говорят, когда ее последний раз задержали на шоссе, у нее пальто было надето прямо на голое тело.
К э р о л (телефонистке). Да, да, я жду. (Женщинам.) У меня каблук застрял между досками тротуара — они у вас тут сгнили совсем, — ну и сломался. (Показывает туфли, которые держит в руке.) Говорят, если утром сломаешь каблук, — суждено встретить свою настоящую любовь еще до темноты. Но когда я сломала каблук, было уже темно. Может быть, встречу свою настоящую любовь еще до рассвета? (У нее удивительно чистый, как у ребенка, голос.)

На площадке лестницы появляется Сестрица Темпл со старой вафельницей в руках.

С е с т р и ц а. Приехали?
Е в а. Нет, это Кэрол Катрир.
К э р о л (в трубку). Дайте, пожалуйста, еще несколько звонков, он, верно, пьян...

Сестрица проходит мимо нее так же боязливо, как Ева.

...Никак не проберется между мебелью.
С е с т р и ц а. Ну и видик!
Е в а. Ужас!
К э р о л. Берти? Это я, Кэрол. Здравствуй, милый. Ты что, споткнулся? Я слышала грохот какой-то. Я сию минуту выезжаю... Да, уже на шоссе... Все улажено, денежки свои я получила в обмен на обещание никогда не появляться снова в Двуречном графстве. Пришлось пойти на небольшой шантаж. Я заявилась к ним на обед вся размалеванная, с подведенными глазами и в своем жакетике с черными блестками — знаешь? Бетси Бу, жена моего братца, спрашивает: «Собираетесь на костюмированный бал, Кэрол?» — «Нет, — говорю, — хочу сегодня ночью маленько прошвырнуться взад-вперед по шоссе, между вашим городком и Мемфисом, как, бывало, в старые времена, когда я жила здесь». Она выскочила из комнаты как ошпаренная и вернулась с чеком, на котором еще не высохли чернила! И точно такой я буду получать ежемесячно, если избавлю Двуречное графство от своего присутствия... (Весело смеется.) Как Джеки?.. Милый малютка, поцелуй его за меня, крепко-крепко!.. Берти, дорогой, я еду прямо к тебе, нигде не буду останавливаться, подсаживать даже никого не буду по дороге — разве только тебе привезти кого, а? Встретимся в погребке «Под звездами» или, уж если явно буду запаздывать, поспею выпить с тобой чашку кофе в «Утренней встрече» еще до того, как ночные заведения закроются на день... Я... Берти?.. Берти?.. (Неуверенно смеется и вешает трубку.) Так, а теперь... (Вынимает из кармана пальто револьвер и идет за прилавок взять патроны.)
Е в а. Что она ищет?
С е с т р и ц а Спроси у нее.
Е в а (подойдя ближе). Что вы ищете, Кэрол?
К э р о л. Патроны для револьвера.
Д о л л и. У нее ведь нет разрешения на револьвер!
Б ь ю л а. А у нее и шоферских прав нет.
К э р о л. Пусть только кто пристанет...
Д о л л и. Шериф Толбет должен узнать об этом, как вернется со станции.
К э р о л. Сообщите ему, леди, сообщите. Я его уже однажды предупредила, что если он еще раз остановит меня на шоссе, я разряжу в него эту штучку...
Б ь ю л а. Если некоторые не в ладах с законом...

Ее прерывает панический визг Евы. Сразу же вслед за Евой вскрикивает Сестрица, обе бросаются к лестнице и взбегают на площадку, Долли тоже издает пронзительный крик и, отвернувшись, закрывает лицо руками. В лавку вошел колдун-негр. Лохмотья его украшены множеством талисманов и амулетов: кости, перья, скорлупки.
Его иссиня-черная кожа покрыта какими-то таинственными знаками, нарисованными белой краской.

Д о л л и. Прогоните его, прогоните, он сглазит моего ребеночка!
Б ь ю л а. Да помолчите же, Долли!..

Долли тем временем взбежала вслед за сестрами Темпл на лестничную площадку. Колдун подходит ближе,
издавая невнятные звуки. Его беззубое шамканье — как шелест ветра в сухой траве. Он держит что-то в протянутой
вперед трясущейся руке.

Что вы, не знаете этого сумасшедшего колдуна из Блу-Маунтин? Не сглазит он вашего ребеночка!

Когда негр входит в освещенный участок сцены, слышится примитивная мелодия или ритмическое
постукивание ударных. Бьюла вслед за Долли поднимается на лестничную площадку.

К э р о л (очень чистым, звонким голосом). Подойди сюда, дядюшка, дай-ка взглянуть, что там у тебя. А, вижу: кость. Нет, нет, не надо, я не хочу ее трогать: на ней еще клочья мяса.

Женщины на площадке издают возгласы отвращения.

Это птичья кость, знаю. Но на ней еще следы гнили. Пусть полежит на голой скале долго-долго, пусть обмоет ее дождь, пусть высушит солнце, пока не сойдет с нее вся гниль, вся скверна. Тогда это будет добрый амулет — для белой магии, а сейчас он только для черной магии годен, дядюшка. Унеси его и сделай что я сказала...

Почтительно качнув головой, негр плетется к двери.

Постой, дядюшка Плезент. Прокричи-ка нам клич Чоктоу.

Негр останавливается в кондитерской.

Он в родстве с этим индейским племенем. Знает их боевой клич.
С е с т р и ц а. Пусть воет где угодно, только не здесь!
К э р о л. Начинай, дядюшка Плезент. Клич Чоктоу! Ты ведь знаешь его! (Сняв пальто, садится на подоконник справа и пробует сама издать этот клич.)

Негр закидывает назад голову и подхватывает клич: отрывистые, гортанные звуки, все более и более высокие по тону, завершаются пронзительно-диким, напряженно-страстным воплем. Женщины на лестничной площадке в испуге отшатываются и взбираются еще выше. И, словно вызванный этим кличем, появляется Вэл. Ему лет тридцать. В красоте его есть что-то дикое, словно бы сродни этому кличу. Ни модных джинсов, ни роскошной тенниски — на нем лоснящиеся от износа и не слишком туго облегающие ногу брюки из темной саржи и — что в первую очередь и бросается в глаза — куртка из змеиной кожи, отливающая белым, черным и серым. В руках — гитара, испещренная надписями.

(Глядя на Вэла.) Спасибо, дядюшка...
Б ь ю л а. Эй, старик!.. Эй ты, Чоктоу! Колдун! Проваливай отсюда, скотина черномазая, — нам надо сойти вниз!

Кэрол дает негру доллар. Тот выходит, бормоча себе под нос. Вэл придерживает дверь, пропуская Ви Толбет. Это грузная, рыхлая женщина, лет сорока с небольшим. Она увлекается живописью в примитивном стиле, в руках у нее одна из ее работ.

В и. Юбка зацепилась за дверцу шевроле... Порвалась, кажется...

Женщины спускаются вниз. Короткие приветствия, общее внимание сосредоточено на Вэле.

Не пойму, то ли здесь вправду темно, то ли я начинаю слепнуть? Весь день сегодня писала, десять часов просидела за мольбертом, не вставая, — только изредка отрывалась выпить кофе. Торопилась успеть — по вечерам я почти ничего не вижу. Удачно, кажется, получилось на этот раз. Но устала страшно. Ничто так не выматывает, как живопись. И не физическая даже усталость, а словно бы внутри вся опустошена. Понимаете? Внутри. Словно все выгорело. И все-таки, когда завершишь что-нибудь, чувствуешь себя как-то приподнято, Как поживаете, Долли?
Д о л л и. Хорошо, миссис Толбет, благодарю вас.
В и. Чудесно. А вы, Бьюла?
Б ь ю л а. Не жалуюсь.
В и. Все еще не могу ничего разглядеть. Кто это там? (Показывает на фигуру Кэрол у окна.)

Женщины многозначительно молчат.

(Внезапно.) Ах, это она! Я думала, родные не позволяют ей бывать здесь...

У Кэрол вырывается чуть слышный горький смешок. Не отрывая глаз от Вэла, медленно проходит в кондитерскую.

Джейб и Лейди вернулись?
Д о л л и. Коротыш и Пес отправились за ними на станцию.
В и. Прекрасно. Значит, я как раз вовремя. Я принесла свою новую работу. Только что закончила, еще не высохли краски. Я подумала, что Лейди, быть может, захочет повесить ее в комнате Джейба, чтобы он любовался ею, пока не оправится от операции. Люди, побывавшие на волосок от смерти, любят, чтобы им все напоминало о духовном... А? Да, да, это вознесение святого духа...
Д о л л и (глядя на холст). Святого духа?.. А где же у него голова?
В и. Видите — сияние? Это и есть голова. Такой она мне привиделась.
Д о л л и. А этот молодой человек с вами, — кто он?
В и. Боже мой, извините. Я так вымоталась, что позабыла о приличиях. Мистер Вэлентайн Зевьер. Миссис Хэмма. Миссис... простите, ради бога, Бьюла, всегда забываю вашу фамилию.
Б ь ю л а. Охотно прощаю. Меня зовут Бьюла Биннингс.
В э л. А с этим что делать?
В и. Ах да — шербет. Мне пришло в голову, что Джейбу надо будет покушать что-нибудь легкое, и я захватила шербета.
Д о л л и. Шербет? Какой шербет?
В и. Ананасный.
Д о л л и. Ананасный? Как раз мой любимый! Поставьте в холодильник, пока не растаял.
Б ь ю л а (заглядывая под салфетку). Боюсь, уже поздновато.
Д о л л и. Неужто растаял?
Б ь ю л а. Одна жижа!
В и. Какая жалость! Поставьте все-таки на лед, может быть, снова затвердеет.

Женщины разглядывают Вэла.

Где у них холодильник?
Б ь ю л а. В кондитерской.
В и. А разве кондитерская работает? Я думала, Лейди закрыла ее.
Б ь ю л а. Закрыть — закрыла, а холодильник все там.

Вэл проходит в кондитерскую.

В и. Мистер Зевьер не здешний. У него испортилась машина ночью, во время бури, и я позволила ему переночевать в арестантской. Он ищет работу, и я решила познакомить его с Лейди и Джейбом: ведь Джейб не сможет теперь работать, и им понадобится помощник по магазину.
Б ь ю л а. Правильно.
Д о л л и. У-гу.
Б ь ю л а. Не пойму только, куда они запропали, — курьерский давно пришел.
Д о л л и. А может, это не курьерский?
Б ь ю л а. Или, может, Коротыш решил заглянуть куда-нибудь по дороге пропустить стаканчик.
Д о л л и. Ага... к Руби Лайтфут.

Они проходят мимо Кэрол к неосвещенной части сцены. Кэрол встает, проходит в лавку,
приближается к Вэлу, смотрит на него с простодушным любопытством, с каким ребенок
наблюдает за другим ребенком. Он не обращает на нее внимания, поглощенный своим
делом: перочинным ножом пытается исправить пряжку от ремня.

К э р о л. Что это вы починяете?
В э л. Пряжку.
К э р о л. Парни, вроде вас, вечно что-то чинят. Каблук мне не почините?
В э л. А что с ним?
К э р о л. Почему вы притворяетесь, что не узнаете меня?
В э л. Трудно узнать человека, с которым никогда не встречался.
К э р о л. Почему ж вы испугались, увидев меня?
В э л. Испугался?
К э р о л. Да. Мне даже показалось, вы готовы улизнуть.
В э л. Поторапливаться из-за женщины приходилось, но бежать — не припомню... Вы загораживаете свет.
К э р о л (слегка отступив). Простите. Так лучше?
В э л. Благодарю вас.
К э р о л. Боитесь, донесу?
В э л. Что?
К э р о л. Боитесь, донесу на вас? Нет, я не доносчица. Но понадобится — смогу доказать, что мы знакомы. Помните новогоднюю ночь в Ныо-Орлеане?
В э л. Где бы мне раздобыть плоскогубцы?
К э р о л. На вас была эта самая куртка, и еще вы носили кольцо из змеиных чешуек с рубиновым глазком.
В э л. Никогда не носил кольца из змеиных чешуек с рубиновым глазком.
К э р о л. С изумрудным глазком?
В э л. И с изумрудным не носил. И вообще не носил никакого кольца из змеиных чешуек с каким бы то ни было глазком... (Негромко насвистывает, глядя вбок.)
К э р о л (с легкой улыбкой). Может, оно было из драконьих чешуек — с изумрудным, или бриллиантовым, или рубиновым глазком. Вы еще нам рассказывали, что это подарок женщины-остеопата, с которой вы где-то познакомились во время своих скитаний. Вы говорили, что каждый раз, когда у вас туго с деньгами, вы даете ей доплатную телеграмму, и как бы далеко вы ни были друг от друга и сколько бы времени ни прошло со дня вашей последней встречи, — она высылает вам телеграфный перевод на двадцать пять долларов, сопровождая их каждый раз одними и теми же трогательными словами: «Люблю. Когда вернешься?» И в доказательство — хоть поверить было и так нетрудно — достали из бумажника последнюю из этих милых телеграмм и показали нам... (Запрокидывает назад голову и тихо смеется.)

Вэл отводит взгляд еще дальше и настойчивей принимается за пряжку.

Всю ночь мы ходили за вами из одной пивной в другую, но познакомились только в пятой. Я первая подошла к вам, помните? Вы стояли у стойки, я прикоснулась к вашей куртке и спросила: «Из чего она?» Вы ответили, что это змеиная кожа, и тогда я сказала: «Жаль, что не предупредили, я бы не стала ее трогать... А вы нагрубили мне. Вы ответили: «Может, это научит вас не давать рукам волю». Было уже за полночь, и я была пьяна. Помните, что я вам тогда оказала? Я спросила: «А что же еще остается делать в этом мире, как не цепляться обеими руками за все, что подвернется, пока все пальцы не обломаешь?» Я никогда раньше не говорила этого и даже как-то не задумывалась над этим, но потом мне стало казаться, что никогда еще не изрекала я такой неоспоримой истины: а что еще остается делать в этом мире, как не хвататься обеими руками за все, что подвернется, пока все пальцы не обломаешь... Вы метнули на меня взгляд, трезвый такой, серьезный взгляд, вроде бы даже кивнули мне слегка, потом взяли гитару и начали петь. А когда спели, сняли шляпу и пошли собирать деньги. Если в шляпу кидали бумажку, вы присвистывали. Мой кузен Берти и я бросили вам пять долларов, и вы присвистнули пять раз и сели за наш столик выпить. Джина с шипучкой. Вы показали нам все эти надписи на гитаре... Ну как, ни в чем не ошиблась?
В э л. Что вам так приспичило доказывать, что мы знакомы?
К э р о л. А чтобы познакомиться покороче... Мне бы хотелось прошвырнугься с вами по шоссе сегодня ночью.
В э л. Прошвырнугься?
К э р о л. Не знаете, как это делается? Садитесь вдвоем в машину, выпьете немного, а потом проедете немного, остановитесь где-нибудь у ресторанчика и потанцуете под проигрыватель, а потом выпьете еще немножко и проедете еще немножко, и снова привал — потанцуете под проигрыватель еще немножко, а затем — побоку танцы и будете только пить да мчаться вперед, а там и мчаться никуда не будете — только пить, а потом, наконец, и пить перестанете...
В э л. Ну, и что тогда?
К э р о л. А это уж зависит от погоды и от партнера. Если ночь ясная, расстилаете одеяло среди надгробий на Кипарисовом холме — там местный приют для покойничков, а если погода похуже, ну вот как сегодня, скажем, — тогда подъезжаете к мотелю на шоссе...
В э л. Так примерно я и думал. Но эти маршруты не для меня. Пить без просыпу, курить до одурения, шататься бог знает где с первой встречной — все это хорошо для двадцатилетних оболтусов, а мне сегодня стукнуло тридцать, и я уже покончил с такими прогулочками. (Подняв на нее помрачневший взгляд.) Молодость прошла.
К э р о л. К тридцати-то годам? Вряд ли. Мне и самой двадцать девять!
В э л. Если с пятнадцати лет начинаешь ходить на все эти сборища и гулянки, — к тридцати молодости как не бывало.

Аккомпанируя себе на гитаре, поет балладу «Райские травы». Кэрол достает из кармана пальто бутылку виски и протягивает Вэлу.

К э р о л. Спасибо. Вы чудесно поете. Поздравляю вас с днем рождения, Змеиная Кожа. От души поздравляю. (Она совсем рядом с ним.)
В и (появляется из кондитерской, резко). Мистер Зевьер не пьет.
К э р о л. Простите — не знала!
В и. Если бы вы вели себя поприличнее, ваш отец не лежал бы в параличе!

Звук подъезжающей машины. Женщины бегут к двери, выкрикивая что-то на ходу. Входит Лейди и, кивнув им, останавливается у порога, чтобы пропустить Джейба, за которым идут Пес, Коротыш и шериф Толбет. Лейди здоровается с женщинами почти беззвучным шепотом: она слишком устала. Ей можно дать и тридцать пять и все сорок, но фигура у нее молодая и стройная. Лицо напряженное, нервное: потрясение, которое перенесла она еще девушкой, привело к тому, что порой она бывает на грани почти истерической взвинченности и
в голосе ее проскальзывают резкие нотки. Но когда она спокойна, в ней снова появляется девичья мягкость, и она сразу лет на десять молодеет.

Л е й д и (в дверях). Входи, Джейб, входи. Нам тут устроили торжественную встречу. Даже стол накрыли.

Входит Джейб. Есть что-то волчье в его изможденной фигуре и желтовато-сером лице.
Женщины заводят идиотский галдеж.

Б ь ю л а. Смотрите, смотрите, кто это?
Д о л л и. Да ведь это Джейб!
Б ь ю л а. Он, оказывается, и не думал болеть! Да уж не с курорта ли он? Видите, как посвежел, какой у него чудный цвет лица.
Д о л л и. Клянусь всемогущим богом, прекрасно выглядит!
Б ь ю л а. Кого это он тут вздумал дурачить, скажите на милость? Ха-ха-ха, ну уж меня ему не разыграть.
Д ж е й б. Ф-фу! Господи Иисусе!.. Как я... как я устал!..

Неловкое молчание. Все жадно уставились на этого полу-мертвеца с его напряженной волчьей
улыбкой-оскалом и нервным покашливанием.

К о р о т ы ш. Послушай, Джейб, мы тут скормили твоим одноруким бандитам уйму денег.
П е с. А уж этот твой бильярдный автомат раскалился почище пистолета.
К о р о т ы ш. Ха-ха!..
Е в а (появляется нз лестнице. Кричит). Сестрица! Сестрица! Кузен Джейб приехал!

Наверху грохот, сопровождаемый визгом Сестрицы.

Д ж е й б. Господи!..

Кинувшаяся было к Джейбу Ева вдруг останавливается, разразившись плачем.

Л е й д и. Довольно, Ева Темпл. Что вы там делали наверху?
Е в а. Не могу удержаться, я так рада его видеть! Какое счастье снова видеть нашего милого, дорогого кузена! Джейб, голубчик...
С е с т р и ц а. Где же он, где наш бесценный Джейб? Где наш бесценный, любимый кузен?
Е в а. Вот он, вот он, Сестрица.
С е с т р и ц а. Да будет над ним благословение господне! Смотрите, как он посвежел, какой румянец!
Б ь ю л а. Слово в слово, так я ему и сказала. У него такой вид, будто в Майами побывал и жарился под флоридским солнышком, ха-ха-ха!

Предшествующие реплики женщины произносят очень быстро, перебивая друг друга.

Д ж е й б. Ни под каким солнышком я не жарился... Вы уж все извините, но праздновать я пойду наверх в постель — устал малость. (Едва волоча ноги двинулся к лестнице.)

Ева и Сестрица, всхлипывая и прижав к глазам платки, идут за ним.

А тут, гляжу, без меня перемены... Так-так-так... Что здесь поделывает обувной прилавок?

Вспыхнувшая между Лейди и Джейбом враждебность, видимо, обычна в их отношениях.

Л е й д и. Мы ведь всегда мучились из-за того, что мало света, и я...
Д ж е й б. И потому ты отодвинула обувной прилавок подальше от окна? Разумно, ничего не скажешь. Очень разумно, Лейди!
Л е й д и. Я уже говорила тебе, Джейб, здесь будут лампы дневного света.
Д ж е й б. Так-так-так... Ладно. Позовем завтра парочку черномазых — помогут мне перетащить обувной прилавок обратно.
Л е й д и. Как знаешь, Джейб. Магазин твой.
Д ж е й б. Спасибо сказала, а то я и не знал.

Лейди резко отворачивается. Джейб идет наверх. Коротыш и Пес за ним. Женщины
суетятся и шушукаются внизу. Лейди устало опускается на стул.

Б ь ю л а. Не сойти ему больше по этой лестнице, помяните мое слово.
Д о л л и. Нет, не сойти.
Б ь ю л а. Его уж прошибает смертный пот. Заметили?
Д о л л и. И желт, как лимон. До того желт, что...

Сестрица всхлипывает.

Е в а. Сестрица! Сестрица!
Б ь ю л а (подходит к. Лейди). Милая Лейди, я, конечно, понимаю: вам неприятно говорить об этом, но мы с Песиком так озабочены...
Д о л л и. Мы с Коротышечкой тоже. Прямо места себе не находим...
Л е й д и. О чем вы?
Б ь ю л а. Об операции Джейба. Она прошла успешно, да?
Д о л л и. Или, может быть, нет, не успешно?

Лейди смотрит на женщин, словно не видя их. Все они, кроме Кэрол, обступили ее, изнывая от любопытства.

С е с т р и ц а. Для хирургического вмешательства было уже поздно, да?
Е в а. Операция не удалась?

Сверху слышен громкий размеренный стук.

Б ь ю л а. Поговаривают, его не стали даже оперировать.
Д о л л и. Но мы верим и надеемся, что положение не безнадежно.
Е в а. Мы надеемся всем сердцем, возносим за него молитвы.

На лице каждой из них блуждает неосознанная слабая улыбка. Лейди переводит взгляд с одной на другую.
Испуганно рассмеявшись, резко встает из-за стола и направляется к лестнице.

Л е й д и (словно спасаясь бегством). Извините. Мне надо наверх. Слышите, стук — Джейб зовет. (Поднимается наверх.)

Женщины смотрят ей вслед. Гнетущую тишину внезапно нарушает чистый и звонкий голос Кэрол.

К э р о л. Кстати, о стуках. У меня стуки в моторе. Вдруг начинается: тук-тук-тук! Я спрашиваю: кто там? И не знаю, то ли дух кого-то из предков вызывает меня, то ли мотор забарахлил — вот-вот заглохнет, и мне предстоит очутиться среди ночи одной на шоссе. Вы разбираетесь в моторе? Ну конечно, что спрашивать. Прокатитесь, пожалуйста, со мной немножко. Послушаете этот стук и...
В э л. Некогда.
К э р о л. Дела?
В э л. Мне обещали работу здесь, в лавке.
К э р о л. А я вам не работу предлагаю?
В э л. Мне нужна оплачиваемая работа.
К э р о л. За платой дело не станет.

В отдалении громко шепчутся женщины.

В э л. В другой раз. Завтра.
К э р о л. Я не могу ждать до завтра. Мне не разрешают оставаться на ночь в этом графстве.

Шепот громче. Отчетливо прозвучало словцо «распутная».

(Не оборачиваясь, с безмятежной улыбкой.) Это обо мне? Вы не слышите, что там судачат?
В э л. Пусть их!..
К э р о л. Как это пусть?.. Они говорят, что я распутная, да?
В э л. Не хотите пересудов, зачем же так размалевали себя? Зачем?..
К э р о л. Чтобы бросаться в глаза!
В э л. Что?
К э р о л. Я — эксгибиционистка: люблю быть на виду, хочу, чтоб на меня обращали внимание, чтобы смотрели на меня, прислушивались, что я скажу... Хочу, чтоб знали о моем существовании, знали, что я живу! А вам не хочется, чтобы знали о вашем существовании, знали, что вы живете?
В э л. Жить я хочу, а знают о том или нет, — наплевать.
К э р о л. Зачем тогда играть на гитаре?
В э л. А зачем выставлять себя на посмешище?
К э р о л. Вот-вот, все затем же.
В э л. Не вижу ничего общего. (Он все отходит от нее, но она следует за ним.)
К э р о л (настойчиво и убеждающе). Я была когда-то реформисткой — Христовы болваны: так нас называли. Знаете, что это такое? Нечто вроде легкой формы эксгибиционизма. Выступала с пламенными речами, рассылала повсюду письма с протестами против истребления негров в нашем графстве — их у нас большинство. Как это так, думала я, почему они обречены на вымирание, почему гибнут от пеллагры, медленно умирают от голода, если из-за каких-нибудь жучков или червей или слишком дождливого лета случится неурожай хлопка? Я пыталась добиться организации бесплатных больниц, ухлопала на это все деньги, которые оставила мне мама. А когда судили Уилли Макги, — помните, тот негритянский мальчик, которого посадили на электрический стул по обвинению в недозволенной связи с какой-то белой шлюхой... (голос ее звучит страстным заклинанием) ...я всех подняла на ноги, только этим и жила! Напялила на себя мешок из-под картошки и пешком пошла в столицу штата. Была зима, я шла босиком, одетая в эту дерюгу, чтобы заявить свой персональный протест губернатору. О, я знаю, во всем этом было, наверно, и показное, но только отчасти, только отчасти. Было в этом и кое-что иное. Знаете, сколько я прошла? Шесть миль. Только на шесть миль удалось отойти от городка. И на каждом шагу все глумились надо мной, вопили, улюлюкали, иные даже плевали в лицо!.. На каждом шагу, на каждом шагу, все эти шесть миль, пока меня не арестовали! Угадайте — за что? За бродяжничество в непристойном виде! Да-да, так и было сказано в обвинительном заключении: бродяжничество в непристойном виде — картофельный мешок, который был на мне, они сочли недостаточно приличным одеянием... Впрочем, все это было давным-давно, и никакая я больше не реформистка, просто «непристойная бродяжка». Но они у меня еще узнают, эти суки, до какой степени непристойности может дойти «непристойная бродяжка», если она всю себя посвятит этому, — вот как я!.. Ну, вот я и рассказала вам свою историю... Житие эксгибиционистки, девушки, которая любила быть на виду. А теперь знаете что? Садитесь в мою машину и везите меня на Кипарисовый холм. Послушаем, о чем толкуют покойнички. Они ведь там разговаривают, да-да!.. Сойдутся на Кипарисовом холме и тараторят как сороки... И все про одно, и на все одно только слово: «жить!..» Оно звучит без умолку: «жить-жить-жить-жить-жить!» Вот все, что они знают, другого от них и не жди... Жить — и все тут!.. (Открывает дверь.) Как просто!.. Не правда ли, как просто?.. (Выходит.)

Голоса женщин, сливавшиеся до сих пор в неясный гул, слышны теперь четче.

Г о л о с а ж е н щ и н.
— Какое там виски? Наркотики!
— Конечно, ненормальная!
— Союз бдительных предупредил ее отца и брата, чтобы она не появлялась в графстве.
— Совсем опустилась!
— Какой позор!
— Разврат!

И, словно выведенный из себя их гусиным шипением, Вэл хватает гитару и выходит.
На лестничную площадку спускается Ви Толбет.

В и. Мистер Зевьер! Где мистер Зевьер?
Б ь ю л а. Ушел, дорогая.
Д о л л и. Придется примириться, Ви. Такой прекрасный кандидат в спасенные и — перехватила оппозиция.
Б ь ю л а. Отправился на Кипарисовый холм с этой девкой Катрир.
В и (спускаясь). Если уж кое-кто из вас, пожилых женщин, ведет себя неподобающим образом, чего же ожидать от молодежи?
Б ь ю л а. О ком вы?
В и. О тех, кто устраивает попойки! И допиваются до того, что уж и не разбирают, где свой муж, где чужой! О тех, кто прислуживают у алтаря, а сами не считают зазорным играть по воскресеньям в карты! О тех...
Б ь ю л а. Стойте! Хватит! Теперь мне ясно, кто распускает эти грязные сплетни.
В и. Ничего я не распускаю. Я только повторяю то, что говорят другие. Я никогда не бывала на этих ваших сборищах.
Б ь ю л а. Еще бы! Кому вы там нужны! Вы только отравляете людям жизнь! Ханжа по призванию.
В и. Я пытаюсь исправить людские нравы. А вы, с вашими пьяными оргиями, сеете безнравственность! Я ухожу от вас! Ухожу! Я иду наверх. (Поспешно поднимается по лестнице.)
Б ь ю л а. Как я рада, что высказала ей все, что думаю. Просто с души воротит от этакого лицемерия! Поставим все в холодильник, чтоб не испортилось, и уйдем! Никогда еще не чувствовала такого омерзения!
Д о л л и. О боже милосердный! (Кричит наверх.) Коротышка! (Взяв тарелки с ужином, несет их к холодильнику.)
С е с т р и ц а. Как они обе вульгарны!
Е в а. Родители Долли из Блу-Маунтин. Простые голодранцы. Лолли Такер рассказывала мне про отца Долли — сидит на крыльце, разувшись, и хлещет пиво прямо из ведра... Захватим эти цветы, Сестрица, украсим алтарь.
С е с т р и ц а. Да, а в приходской книге отметим, что это дар Джейба.
Е в а. И бутерброды с маслинами тоже возьмем. Пригодятся для чаепития у служки епископа.

Долли и Бьюла проходят через магазин.

Д о л л и. Теперь в самый раз собраться своей компанией.
Б ь ю л а (кричит). Песик!
Д о л л и. Коротыш!

Обе быстро выходят.

С е с т р и ц а. Сидит на крыльце босиком?
Е в а. И пьет пиво прямо из ведра!

Берут свои зонтики и прочие вещи и выходят. По лестнице спускаются мужчины.

Ш е р и ф Т о л б е т. Похоже, что Джейб пойдет на удобрение еще под нынешний урожай!
К о р о т ы ш. Да он всегда выглядел так, словно одной ногой уже в могиле.
П е с. А сейчас и вторая вот-вот ступит туда.

Идут к выходу.

Ш е р и ф. Ви!
В и (на площадке). Тише! Что за базар! Мне надо переговорить с Лейди об этом молодом человеке, но только не при Джейбе: он ведь думает, что сможет еще работать сам.
Ш е р и ф. Брось дурака валять! Идем!
В и. Я, пожалуй, подожду, пока он вернется...
Ш е р и ф. Стоит только забрести в город бездомному бродяге, и на тебя тут же находит дурь! Надоело до смерти!

Громкий автомобильный гудок. Ви идет вслед за мужем. Шум отъезжающих машин. Отдаленный лай собак.
Медленно меркнет свет, обозначая разрыв во времени между первой и второй картинами.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Прошло два часа. Пустынный пейзаж за большим окном освещен призрачно-тусклым мерцанием луны, проглядывающей сквозь гонимые ветром облака. Доносится звонкий и чистый девичий смех — это Кэрол — и вслед за тем шум быстро отъезжающей машины. Еще не затих вдалеке гул мотора и не умолкла кинувшаяся за машиной собака, как в лавку входит Вэл. «О боже!» — произносит он шепотом и, подойдя к столику, стирает бумажной салфеткой следы помады с губ и лица. Берет гитару, которую оставил на прилавке. Звук шагов на лестнице. На площадке появляется Лейди. Она дрожит от холода в своем фланелевом капотике. Нетерпеливо щелкает пальцами, успокаивая дряхлую собаку Беллу, которая, прихрамывая, плетется за ней. Не замечая Вэла, присевшего в тени, на прилавке, Лейди подходит к телефону у нижних ступенек лестницы. В движениях ее отчаяние, голос хрипл и резок.

Л е й д и. Дайте аптеку!.. Знаю, что закрыта: мой магазин тоже закрыт, — это миссис Торренс, у меня муж в тяжелом состоянии, только что из больницы... да-да, неотложный вызов! Разбудите мистера Дубинского, звоните ему, пока не ответит — неотложный вызов!.. (Пауза. Бормочет чуть слышно.) Porca la miseria! [Итальянское ругательство] Хоть бы сдохнуть скорее!.. Умереть!.. Умереть!..
В э л (тихо). Что вы, хозяйка? Зачем?

Она испускает сдавленный крик, оборачивается, замечает его и, не выпуская трубки,
выхватывает что-то из ящика кассы.

Л е й д и. Что вам здесь нужно? Вы что, не знаете, что магазин закрыт?
В э л. Дверь была отперта, горел свет, вот я и решил вернуться, чтоб...
Л е й д и. Видите, что у меня в руке? (Поднимает над прилавком револьвер.)
В э л. Хотите пристрелить меня?
Л е й д и. Да, если не уберетесь!
В э л. Успокойтесь, Лейди, я зашел за гитарой.
Л е й д и. За гитарой?

Он приподнимает с серьезным видом гитару.

Ф-фу!..
В э л. Меня привела миссис Толбет. Помните, я был здесь, когда вы вернулись из Мемфиса?
Л е й д и. Аа-а!.. Да-да... И вы все время были здесь?
В э л. Нет. Я уходил и вот вернулся.
Л е й д и (в трубку). Я же просила давать звонки, пока не ответят!.. Звоните еще! Еще звоните!.. (Валу.) Уходили и вернулись?
В э л. Да.
Л е й д и. Зачем?
В э л. Знаете эту девушку, что была здесь?
Л е й д и. Кэрол Катрир?
В э л. Она сказала, что у нее в машине мотор забарахлил, и просила исправить.
Л е й д и. Исправили?
В э л. Мотор в полном порядке, ничего у нее там не барахлило, — то есть у нее-то самой что-то забарахлило, только...
Л е й д и. Что у нее забарахлило?
В э л. Зрение, наверно. Обозналась. Приняла меня за кого-то другого.
Л е й д и. За кого же?
В э л. За кобеля.
Л е й д и. Она решила, что вы... (Внезапно, в трубку.) Мистер Дубинский? Простите, что разбудила, но я только что из Мемфиса — привезла мужа с операции. Я где-то посеяла коробочку со своими таблетками, а они мне нужны сегодня! Я не спала три ночи и с ног валюсь... Слышите — меня ноги не держат, я три ночи не спала, мне необходим сегодня люминал, и если вы не пришлете, ноги моей не будет в вашей аптеке!.. Так принесите сами, черт бы вас подрал, извините за изысканное выражение! Я ведь едва на ногах держусь, меня всю трясет! (С яростью вешает трубку.) Mannage la miseria! О господи! Вся дрожу! Как холодно! Точно в леднике! Здесь почему-то совсем не держится тепло. Потолок, что ли, слишком высок или еще что... Совсем тепло не держится... Ну, что вам еще? Мне надо наверх.
В э л. Возьмите вот, наденьте. (Снимает куртку и протягивает ей.)

Она не сразу решается взять, вопросительно смотрит на Вэла, затем нерешительно берет ее в руки
и начинает с любопытством ощупывать.

Л е й д и. Из чего она? Совсем как змеиная кожа.
В э л. Угадали.
Л е й д и. На что вам куртка из змеиной кожи?
В э л. Для приметности. Меня так везде и называют: Змеиная Кожа.
Л е й д и. Где вас называют Змеиной Кожей?
В э л. Ну, в пивных и во всяких таких местах, где я работаю... Но теперь всё! — я уж покончил с этим...
Л е й д и. Вы что же — артист?
В э л. Пою, играю на гитаре.
Л е й д и. А!.. (Словно бы для пробы, надевает куртку.) А верно, теплая.
В э л. Это я ее, должно быть, согрел своим телом.
Л е й д и. Горячая у вас, видно, кровь...
В э л. Верно.
Л е й д и. Господи ты мой боже, что вы здесь ищете у нас?
В э л. Работы.
Л е й д и. Таким, как вы, работа не нужна.
В э л. Что значит — таким, как я?
Л е й д и. Тем, что бренчат на гитаре и расписывают, какая у них горячая кровь.
В э л. Что правда, то правда. У меня температура всегда градуса на два выше нормальной — как у собаки. Для меня-то она нормальна, эта температура, как и для собак... Правда!..
Л е й д и. Хм!
В э л. Не верите?
Л е й д и. Нет, почему же... А впрочем, какая разница?
В э л. Конечно... никакой.

Лейди засмеялась — смех у нее неожиданно мягкий. Вэл улыбается рассеянно и тепло.

Л е й д и. Занятный вы малый! Как это вас сюда занесло?
В э л. Я проезжал вчера вечером ваш городок, и у меня в машине ось сломалась. Пришлось задержаться. Пошел к тюрьме — укрыться от дождя. Миссис Толбет пустила переспать в арестантской и посоветовала дождаться вас — говорит, вам может понадобиться помощник по лавке, у вас болен муж...
Л е й д и. Понимаю... Нет, она ошиблась... А понадобится — возьму из местных. Не доверяться же первому встречному, у которого только и есть что гитара, змеиная куртка и... собачья температура! (Снова засмеялась, откинув назад голову. Снимает куртку.)
В э л. Да не снимайте.
Л е й д и. Нет, мне надо наверх, да и вам, наверно, пора.
В э л. А мне — некуда.
Л е й д и. Что поделаешь: у всех свои заботы.
В э л. Кто вы по национальности?
Л е й д и. Почему вы спрашиваете?
В э л. Вы похожи на иностранку.
Л е й д и. Я дочь Итальяшки-бутлегера, — его сожгли здесь, в собственном саду!.. Возьмите вашу куртку...
В э л. Как-как вы сказали? Насчет отца?..
Л е й д и. А что?
В э л. «Итальяшка-бутлегер»...
Л е й д и. Да. Сожгли его здесь... А вам что? У нас тут каждый знает эту историю.

Стук сверху.

Надо идти — зовут. (Гасит свет над прилавком.)
В э л (начиняет негромко напевать «Райские травы», аккомпанируя себе на гитаре. Резко останавливается). Я могу быть монтером...

Лейди смотрит на него, взор ее мягок.

Могу исполнять любую работу, что придется. Сегодня мне стукнуло тридцать, Лейди, и я порвал с прежней жизнью.

Пауза. Где-то вдалеке лает собака.

Я жил распутно, но грязь не приставала ко мне. Знаете почему? (Поднимает гитару.) Спутница моей жизни! Она омывала меня своей живой водой, и всю скверну как рукой снимало. (Чуть улыбаясь, тихо наигрывает на гитаре.)
Л е й д и. Что это за надписи на ней?
В э л. Автографы музыкантов, с которыми доводилось встречаться.
Л е й д и. Можно взглянуть?
В э л. Включите свет, вон там, над собой.

Она включает над прилавком лампочку под зеленым абажуром. Нежно, точно ребенка, Вэл подносит ей гитару.

(Тихо, задушевно, ласково.) Видите, это имя? Лидбелли?
Л е й д и. Лидбелли?
В э л. Величайший из музыкантов, когда-либо игравших на двенадцатиструнной гитаре! Он так на ней играл, что сумел тронуть каменное сердце техасского губернатора и тот выпустил его из тюрьмы... А это имя видите? Оливер! Кинг Оливер! Это имя бессмертно, Лейди. Со времен архангела Гавриила никто так не играл на трубе!..
Л е й д и. А это чье имя?
В э л. Это? О, это имя тоже бессмертно. Имя Бесси Смит вечно будет сиять на небе, среди звезд!.. «Джим-Кроу» прикончил ее. «Джим-Кроу» да «Джон — ячменное зерно» доконали Бесси Смит. Она попала в автомобильную катастрофу и истекла кровью: не приняли в больницу для белых... Но хватит об этом. Взгляните вот на это имя. Оно тоже бессмертно!
Л е й д и. Фэтс Уоллер? И его имя сияет среди звезд?
В э л. Да, его имя тоже сияет среди звезд...

Голос Лейди звучит тоже задушевно и тихо: оба они охвачены волной нежности; стоят рядом,
почти касаясь друг друга, их разделяет только гитара.

Л е й д и. Опыт по части торговли у вас имеется?
В э л. Всю жизнь только и знал, что шел с торгов.
Л е й д и. Наш общий удел. Рекомендаций у вас никаких?
В э л. Есть одно... письмецо. (Достает из бумажника истертое, сложенное в несколько раз письмо, уронив при этом на пол множество фотокарточек и игральных карт из разных колод. С серьезным видом передает ей письмо и, опустившись на корточки, собирает свое имущество.)
Л е й д и (внимательно рассмотрев рекомендацию, медленно читает). «Податель сего в течение трех месяцев работал в моей авторемонтной мастерской и зарекомендовал себя усердным, умелым, честным работником. Однако он отъявленный говорун, из-за чего я и вынужден расстаться с ним, хоть делаю... (подносит письмо ближе к свету) ...хоть делаю это скрепя сердце. С уважением...»

Вэл смотрит на нее с серьезной миной, слегка помаргивая.

Хм! Вот так рекомендация!
В э л. Так все и сказано?
Л е й д и. А вы разве не знали, что там сказано?
В э л. Нет. Конверт был запечатан.
Л е й д и. Н-да!.. Не очень-то вам поможет такая рекомендация.
В э л. Пожалуй.
Л е й д и. А впрочем...
В э л. Что?
Л е й д и. Не так уж важно, что о вас думают другие... В размерах обуви разбираетесь?
В э л. Думаю, разберусь.
Л е й д и. Что означает «75, Дэвид»?

Вэл молча смотрит на нее, медленно качает головой.

«75» — это длина: семь с половиной, а «Дэвид» — ширина: ширина «Д». Как обменивается товар, знаете?
В э л. Да, приходилось обменивать.
Л е й д и. Шило на мыло? Ха-ха!.. Ладно... (Пауза.) Видите, вон там за аркой еще одно помещение? Это кондитерская. Пока она закрыта, но скоро откроется снова, и мы еще посмотрим, к кому будут захаживать парочки вечерами после кино!.. Я хочу переоборудовать ее и заново украсить. Я уже все продумала. (В голосе ее возбуждение и страсть, она говорит словно сама с собой.) На потолке и на стенах будут искусственные ветки фруктовых деревьев в цвету!.. Как сад весной!.. У моего отца был сад — на берегу Лунного озера. У нас там было пятнадцать маленьких белых беседок... И в каждой — столик... И каждая была увита плющом... Мы продавали красное итальянское вино, а из-под полы приторговывали виски с пивом. И все это у нас сожгли! И отец сгорел... С кем бы я здесь ни встречалась, все думаю: может, и он из тех, что сожгли отца?..

Сверху стук Джейба — еще более громкий, чем раньше, и его хриплый голос: «Лейди!»
В дверях появляется какая-то фигура и зовет: «Миссис Торренс!»

Ах, это аптекарь со снотворным. (Идет к двери.) Спасибо, мистер Дубинский, простите, что потревожила, но, право, я...

Пробормотав что-то невнятное, аптекарь уходит.

Л е й д и (закрывает дверь). Проваливай, старый ублюдок... (Возвращается с коробочкой таблеток.) Вас никогда не мучила бессонница?
В э л. Я могу спать или не спать, когда угодно и сколько захочу.
Л е й д и. В самом деле?
В э л. Спать на голом цементном полу или двое суток шагать без привала и сна. Могу задержать дыхание на три минуты. Однажды я держал пари на десять долларов, что сумею это сделать, и выиграл. Могу за целый день ни разу не помочиться.
Л е й д и (пораженная). Да что вы?
В э л (очень просто, словно о самом обычном). Могу. Отбывал я как-то срок за бродяжничество, и меня приковали — как был, в кандалах, — на целый день к столбу, и весь день я так и простоял, ни разу не помочившись, чтоб вся эта сволочь знала, с кем дело имеет.
Л е й д и. Теперь я понимаю, что имел в виду владелец авторемонтной мастерской, когда назвал вас отъявленным говоруном. Продолжайте: какие еще у вас таланты? Чем еще замечательно ваше умение владеть собой?
В э л (с усмешкой). Говорят, женщина, если захочет, может уездить мужчину. А я могу уездить женщину.
Л е й д и. Какую женщину?
В э л. Любую, на выбор.

Лейди дружелюбно засмеялась, запрокинув голову. Он улыбается ей с доверчивым простодушием ребенка.

Л е й д и. И выбирать нечего — у нас тут хоть пруд пруди таких, что хотели бы поймать вас на слове.
В э л. Надо еще, чтоб я захотел.
Л е й д и. Не беспокойтесь, любезный, я вас на слове ловить не стану.
В э л. А я и сам покончил со всем этим.
Л е й д и. Что так? Измочалили вконец?
В э л. Нет, не измочалили. Просто осточертело.
Л е й д и. Ах, осточертело!
В э л. В этом мире, Лейди, людей покупают и продают, как свиные туши в мясной лавке.
Л е й д и. Тоже мне — новость!..
В э л. Вы, может, думаете, люди в этом мире — всяк на свой манер? Нет, Лейди, они делятся всего на два сорта: одних продают, другие — сами покупают... Хотя, нет! Есть еще один сорт...
Л е й д и. Какой же?
В э л. Те, на которых тавро не выжжено.
Л е й д и. Выжгут.
В э л. Пусть еще заарканят — сам я не дамся.
Л е й д и. Тогда вам лучше не задерживаться у нас.
В э л. Знаете, есть такая птица — совсем без лапок. Она не может присесть и всю жизнь — в полете. Да-да. Я видел одну такую: она умерла и упала на землю. Вся нежно-голубая, и тельце с ваш мизинец. Да-да, тельце у нее было крохотное, с ваш мизинец, и легкое-легкое: возьмешь на ладонь — легче пуха... Но крылья — с широким размахом, прозрачные, голубые, под цвет неба: насквозь видно. Это называется защитной окраской. Камуфляжем. В небе ее и не углядишь, и ястреб ей нипочем: он просто не замечает ее там, в синем небе, поближе к солнцу!
Л е й д и. А когда пасмурно?
В э л. А когда пасмурно, они взмывают еще выше — куда уж там проклятым ястребам! И у них совсем нет лапок, у этих маленьких птичек, вся жизнь — на крыльях, и спят на ветре: раскинут ночью крылышки, а постелью им — ветер. Не чета другим птицам — те на ночь складывают крылья и спят на деревьях...

Начинает звучать чуть слышная музыка.

...А этим птицам — постелью ветер, и они... (глаза его заволоклись, он берет гитару и вторит чуть слышной далекой музыке) ...они никогда не слетают вниз, только мертвыми падают на землю!..
Л е й д и. Хотела бы я быть такой птицей!
В э л. И я хотел бы, как и многие, быть одной из таких птиц, и никогда — никогда — не запятнать себя грязью!
Л е й д и. Если одна из этих птиц умрет и упадет на землю, и вам случится найти ее, — покажите мне!.. Может, вам только померещилось, что есть такие птицы?.. Не верится!.. Как хотите, не верится, что хоть одно живое существо может быть таким свободным! Покажите мне такую птицу, и я скажу: «Да, господь создал одно совершенное творение!» Я отдала бы всю эту лавку со всем ее товаром, чтоб стать этой маленькой птицей небесного цвета... Чтобы хоть одну ночь постелью мне был ветер, а рядом — звезды...

Стук Джейба. Лейди снова переводит взгляд на Вэла.

А приходится мне делить постель с мерзавцем, купившим меня на дешевой распродаже!.. Ни одного хорошего сна за последние пятнадцать лет! Ни одного! Ни одного!.. Боже мой!.. Что это я?.. Сама не знаю, почему так разоткровенничалась с незнакомцем... (Открывает ящик кассы.) Вот вам доллар, ступайте поешьте в ночном ресторане на шоссе. А утром придете, приставлю вас к делу. Пока поработаете приказчиком здесь, а откроется кондитерская — пригодитесь там... Захлопните за собой дверь, она замкнется... Хотя погодите, — вот еще что. Давайте-ка договоримся кое о чем заранее.
В э л. О чем?
Л е й д и. Все эти ваши хваленые таланты — мне ни к чему. Сами вы, по совести говоря, интересуете меня не больше, чем прошлогодний снег. Уясните себе это — у нас будут хорошие деловые отношения, нет — пеняйте на себя. Я, конечно, прекрасно вижу, что вы с придурью, но вокруг полным-полно придурков еще похлеще — и ничего: разгуливают на воле, а иные забрались так высоко — не достанешь. На том и порешим. Никаких фокусов я не потерплю. А теперь идите поешьте — вы голодны.
В э л. Ничего, если оставлю ее здесь? Подругу жизни? (Он подразумевает гитару.)
Л е й д и. Оставьте, если хотите.
В э л. Спасибо, Лейди.
Л е й д и. Не за что.

Вэл идет к двери. Издалека отчетливо доносится захлебывающийся собачий лай.

В э л (обернувшись, с улыбкой). А вы славная. Ничего я о вас больше не знаю, но мне редко доводилось встречать такого славного человека. Я буду вести себя примерно, работать — на совесть: довольны останетесь. А случится бессонница — сумею помочь. Одна знакомая, остеопат, научила меня нескольким манипуляциям: небольшая разминка позвоночника, и человек засыпает глубоким, здоровым сном. А теперь — покойной ночи! (Выходит.)

Пятисекундная пауза. Затем Лейди запрокидывает голову и смеется — легко и радостно, как девушка.
Поворачивается и, взяв гитару, заинтересованно и нежно проводит по струнам пальцами.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Там же, несколько недель спустя, днем. Столик и стул унесены в кондитерскую. Лейди у телефона. Закончив разговор, вешает трубку. Вэл стоит в дверях. Оборачивается и входит. Неподалеку от лавки упряжка мулов вытаскивает на обледеневшее шоссе соскользнувший
с обочины грузовик. Слышен крик негра: «Давай-давай-давай-давай!..»

В э л (идет к окну). Грузовик с прицепом сполз ночью в кювет. Шестеро мулов тащат — никак не вытащат... Здоровенный, дьявол! (С интересом смотрит в окно.)
Л е й д и (выходит из-за прилавка). Мне только что нажаловались на вас, мистер. Серьезно нажаловались. Одна покупательница заявляет, что не будь она вдова, ее муж пришел бы сюда и исколошматил вас до смерти.
В э л (шагнув к ней). Такая низенькая, с розовыми волосами?
Л е й д и. Вы хотите сказать: с розою в волосах?
В э л. Нет — с розовыми. Низенькая женщина с волосами розового цвета, в пестром жакете с перламутровыми пуговицами — мешковат он ей.
Л е й д и. Я разговаривала с ней по телефону. Она не уточняла своих примет, а сказала, что вы позволяете себе лишнее. Я спросила: «В разговоре или в обхождении?» Она ответила — и то, и другое. Этого-то я и опасалась, когда предупреждала вас на той неделе, чтобы вы не позволяли себе здесь фокусов.
В э л. Эта низенькая женщина с розовыми волосами покупала у меня валентинку, и я ей только сказал, что меня самого зовут Вэл — Валентин. Через несколько минут входит какой-то негритенок и передает мне эту самую валентинку — на ней уже что-то написано, Я ее вроде еще не выбросил — погодите, сейчас найду. (Ищет в карманах и дзет ее Лейди.)

Прочитав записку, Лейди яростно рвет ее в клочки. Вэл закуривает сигарету.

Л е й д и. Вместо подписи — поцелуй: отпечаток накрашенных губ!.. Ничего себе! И вы ходили на это свидание?
В э л. Нет, мэм. Потому-то она и нажаловалась. (Кидает спичку на пол.)
Л е й д и. Подымите спичку!
В э л. Вам бы ротой командовать! (С подчеркнутой тщательностью поднимает спичку и выбрасывает за дверь.)

Лейди неотступно следует за ним взглядом. Вэл лениво идет обратно.

Л е й д и. Вы и при ней вот так ходили?
В э л (у прилавка). Как это «вот так»?
Л е й д и. Вразвалочку! Вразвалочку!

Вэл смотрит на нее пристальным, добродушно-недоумевающим взглядом.

И стояли перед ней тоже так? Так же близко?.. И в этой... в этой же позе?
В э л. В какой позе?
Л е й д и. Во всем у вас словно какой-то намек.
В э л. На что намек?
Л е й д и. А на то самое, с чем вы, по вашим словам, покончили, — на... Да вы сами знаете... Для чего, думаете, я дала вам этот костюм — одела как приказчика?..
В э л (с грустью). Э-эх!.. (Вздохнув, начиняет снимать свою синюю куртку.)
Л е й д и. Зачем снимаете?
В э л. Вот вам ваша куртка, пойду брюки переодену. (Вручив ей куртку, идет к нише.)
Л е й д и. Постойте! Простите меня! Слышите? Я плохо спала ночь! Постойте! Я ведь сказала: извиняюсь! Слышите? (Зашла в нишу и выходит с гитарой Вэла.)
В э л (следует за ней). Отдайте гитару, Лейди. Вы находите у меня слишком много недостатков, как я ни стараюсь угодить вам.
Л е й д и. Я ведь уже извинилась. Вам надо, чтоб я упала на колени и башмаки вам лизала?
В э л. Ничего мне не надо, гитару только отдайте.
Л е й д и. У меня к вам никаких претензий. Я довольна вами. Вполне.
В э л. Что-то не видно.
Л е й д и. У меня нервы издерганы. (Протягивает руку.) Мир!
В э л. Значит, я не уволен и могу оставаться?

По-мужски пожимают друг другу руки. Она отдает гитару. Молчание.

Л е й д и. Понимаете, мы ведь... не знаем друг друга. Еще только... только знакомимся.
В э л. Вот-вот. Обнюхиваемся, как пара животных... (Подходит к прилавку, облокачивается, убирает гитару за прилавок.)
Л е й д и (ей неловко от подобного сравнения). Не совсем так, но...
В э л. Не знаем друг друга... А как узнаешь? Когда-то я думал — на ощупь.
Л е й д и. Как, как?
В э л. Ощупью...ощупывая друг друга.
Л е й д и (садится в кресло для примерки обуви, передвинутое направо, к окну). Вы хотите сказать... в близких отношениях?
В э л. А потом мне стало казаться, что это еще больше отчуждает... Да-да, Лейди, еще больше отчуждает...
Л е й д и. Так как же, по-вашему, люди узнают друг друга?
В э л (сев на прилавок). Знаете, как я ответил бы на ваш вопрос? Никому никогда не дано узнать никого. Все мы приговорены к пожизненному одиночному заключению в собственной шкуре! Поняли, Лейди? Уверяю вас, это правда, и мы должны взглянуть ей в глаза: каждый из нас осужден отбывать пожизненный срок в этой одиночке: в собственной шкуре. Пожизненный!
Л е й д и (подойдя к нему). Я не такая уж оптимистка, но со столь печальным выводом согласиться не могу. Нет, не могу!

Светлая, строгая сосредоточенность придает им обоим сходство с детьми. Лавка погружена в полумрак.
Лейди садится на стул справа от прилавка.

В э л. Слушайте, что я вам расскажу. Было это давно, когда я был еще мальчишкой и жил на Ведьминой заводи. Родню мою разметало кого куда, как цыплячий пух по ветру, и жил я один, промышляя охотой да прячась от властей: ружье мое и силки не знали сезонных запретов. И все эти одинокие дни, все эти одинокие ночи я жил предчувствием какой-то перемены, я... я ожидал чего-то.
Л е й д и. Чего?
В э л. Чего мы все ожидаем? Что вот-вот что-то вдруг стрясется и какое-то событие придаст смысл нашему существованию. Мне трудно вспомнить сейчас это ощущение — дело прошлое, но я словно ожидал чего-то, как ответа на заданный вопрос... Но либо вопрос не тот, либо задан он не тому, кому следует, и ответа все нет как нет. Разве жизнь прекращается из-за того, что нет ответа? Нет, идет себе своим чередом, словно ответ уже дан: день за днем, ночь за ночью... А мы все ждем ответа на свой вопрос и живем как ни в чем не бывало, словно уже получили ответ. И вот в один прекрасный день...
Л е й д и. Что?
В э л. Нам начинает казаться — вот он, ответ на наш вопрос. Но этот ответ — липа.
Л е й д и. Как — липа?
В э л. Не притворяйтесь — сами знаете.
Л е й д и. Любовь?
В э л (положив ей руку на. плечо). Да, она самая — липовый ответ. Не только мы с вами, Лейди, немало еще глупцов попалось на эту липу. Это сущая правда, и чем скорее вы уверуете в нее, Лейди, тем лучше.

Лейди смотрит на него, размышляя.

(Садится на табурет перед прилавком.) Там, на заводи, я встретил девушку. Мне тогда было четырнадцать. В тот день у меня было такое чувство, что стоит мне еще два-три раза оттолкнуться багром, и лодка моя пристанет к той самой земле, по которой я так долго тосковал.
Л е й д и. И ответом на ваш вопрос оказалась та девушка на заводи?
В э л. Она заставила меня поверить в это.
Л е й д и. Как?
В э л. Она выбежала из хижины нагая, как и я в своей плоскодонке. Выбежала и постояла немного. Тело ее лучилось в солнечном свете, и мне мерещилось, что оно сияет как небеса. Видели вы когда-нибудь, как бела внутри раковина? Ее тело отливало такой же перламутровой белизной. О боже, я помню, как изо мха вспорхнула птица, тень ее крыльев скользнула по телу девушки — и птица пропела одну только ноту, очень высокую и чистую, а девушка — словно только и ждала, чтоб до меня донесся этот призывный сигнал, — повернулась с улыбкой и ушла в хижину.
Л е й д и. А вы — за ней?
В э л. А я — за ней! Как хвост за птицей! Мне казалось, что в ней я найду ответ на томивший меня вопрос, но потом я уж не был в этом уверен, да и сам вопрос стал не более ясен, чем ответ на него, и...
Л е й д и. И что?
В э л. Пятнадцати лет я покинул Ведьмину заводь. Издохла моя собака, я продал лодку и ружье, натянул куртку из змеиной кожи и отправился в Нью-Орлеан. Узнать, почем фунт лиха — недолго.
Л е й д и. Что же вы узнали?
В э л. Узнал, что промышлять можно не только змеиной кожей и шкурами всей той дичи, которую я брал на заводи. И пустился во все тяжкие. Вот вам и ответ...
Л е й д и. Нет, это не ответ!
В э л. А если нет, может, вы мне и ответите?
Л е й д и. Ответить вам я не могу, а только знаю, что распутство — не ответ. Если бы я думала, что иного ответа не существует, то взяла бы пистолет Джейба или его морфий и...
Ж е н щ и н а (врывается в лавку). Можно от вас позвонить?
Л е й д и. Звоните, что спрашивать.

Женщина подбегает к автомату, опускает монету.

Л е й д и (Вэлу). Принесите мне бутылочку кока-колы из холодильника.

Вэл идет направо. Среди гама и суматохи последующей сцены Лейди и Вэл остаются, как завороженные,
словно все еще обдумывая свой разговор. А тем временем на улице где-то вблизи уже минуту или две не
прекращаются громкие автомобильные гудки.

Ж е н щ и н а (в трубку). Поместье Катриров!.. Мне нужно поместье Катриров!.. Дэвид Катрир или его жена — безразлично, кто бы ни подошел к телефону.

С улицы вбегает Бьюла.

Б ь ю л а. Лейди, Лейди! Где Лейди? Кэрол Катрир здесь и...
Ж е н щ и н а. Тише, пожалуйста! Я как раз звоню ее брату.

Лейди садится у столика в кондитерской.

(В трубку.) Кто у телефона? Очень хорошо. Я насчет вашей сестры, Кэрол Катрир. Она сидит в своей машине у заправочной станции «Красная корона» и сигналит без умолку, потому что мой муж запретил обслуживать ее машину, и она сигналит, и сигналит, и сигналит, уже собралась целая толпа; а я-то думала, мистер Катрир, вы с вашим отцом приняли меры, чтобы она не показывалась больше в Двуречном графстве — ...ей же лучше будет... — и все у нас так думали...

Автомобильный гудок.

Б ь ю л а (возбужденная, с одобрением прислушиваясь к женщине). Так!.. Хорошо!.. Скажите им, если...
Д о л л и (вбегает). Она вышла из машины и...
Б ь ю л а. Тс-ссс!
Ж е н щ и н а. Да, но я просто хотела предупредить вас, мистер Катрир: она снова в городе, и снова от нее житья нет, а мой муж уже звонит из «Красной короны» шерифу...

Долли выходит за дверь и всматривается в даль.

...и если ее снова заберут, я тут ни при чем: я вас предупредила.

Гудок машины.

Д о л л и (снова входит). Да что же это делается?!
Б ь ю л а. Что? Вышла? Куда теперь подалась?
Ж е н щ и н а. Вам лучше поторопиться, мистер Катрир. Да-да, постараюсь. Надеюсь, вы понимаете, мистер Катрир, мы, конечно, очень уважаем и вас, и вашего отца, и миссис Катрир, но обслуживать Кэрол не станем, просто отказываемся, она не... Алло!.. Алло!.. (Со злостью вешает трубку.)
Б ь ю л а. Ну что? Приедет за ней?
Д о л л и. Надо позвонить шерифу!

Бьюла выходит за дверь.
Возвращается Вэл с бутылкой кока-колы, подает ее Лейди. Облокачивается на проигрыватель-автомат.

(Подойдя к двери, Бьюле.) Что там теперь?
Б ь ю л а (у двери). Глядите, глядите! Вон как навалились на ее машину... А то весь проезд загородила, дрянь этакая!..

Они долго и возбужденно обсуждают эту новость, совсем позабыв о Лейди.
Низенькая женщина с заправочной станции стремительно выбегает из лавки.

Д о л л и. А сама она где?
Б ь ю л а. Входит в аптеку «Под белой звездой».

Долли кидается к телефону.

(Подойдя к Лейди.) Дайте мне слово, Лейди, что, если сюда явится эта девка Катрир, вы ее не пустите. Ладно?
Л е й д и. Нет.
Б ь ю л а. Как? Вы позволите ей войти?
Л е й д и. Ко мне в магазин вход никому не заказан.
Б ь ю л а. Вот как? Хотелось бы знать почему?
Д о л л и. Тсссс! Я звоню.
Б ь ю л а. Куда?
Д о л л и. В аптеку «Под белой звездой»! Хочу удостовериться, что мистер Дубинский не станет обслуживать эту девку. (Разыскав монету и опустив ее.) Дайте мне звезду под белой аптекой!.. (Топнув ногой.) То есть аптеку «Под белой звездой»! Я так разволновалась, что язык заплетается...

Лейди отдает бутылку Вэлу. Бьюла у окна.

Занято. Она еще не вышла?
Б ь ю л а. Нет, еще в аптеке.
Д о л л и. Может, они сами догадаются не обслуживать ее?
Б ь ю л а. Как же, ждите! Дубинский обслужит краснозадую макаку, если та выложит на прилавок медяк и ткнет пальцем во что-нибудь!
Д о л л и. Я, например, знаю, что когда она последний раз была здесь и зашла в кафе «Синяя птица», то битых полчаса просидела за столиком, и ни одна официантка даже близко не подошла!
Б ь ю л а. Нашли с кем равнять! Они ведь местные, а Дубинский — чужак!

Долли подходит к прилавку.

Грош цена нашему бойкоту, если не все будут заодно. Вот и Лейди сию минуту сказала, что обслужит ее, если она явится сюда.
Д о л л и. Не может быть!
Б ь ю л а. Спросите сами. Мне она заявила, что лавка открыта для всех, в том числе и для Кэрол.
Л е й д и (внезапно встает и, повернувшись к ним, кричит). Какое мне дело, что вам она всем не по душе?! А мне вот нравится эта дикарка: я в восторге от того, что она доставляет столько неприятностей своему братцу! (После этой вспышки отошла за прилавок.)
Д о л л и (у телефона). Тс-ссс!.. Мистер Дубинский? Говорит Долли Хэмма, жена мистера Песика Хэмма.

Неслышно входит Кэрол.

Скажите, пожалуйста, Кэрол Катрир случайно не у вас в аптеке?
Б ь ю л а (предостерегающе). Долли!
К э р о л. Ее там нет.
Д о л л и. Что?
К э р о л. Ее там нет. Она здесь.

Бьюла проходит в кондитерскую. Кэрол направляется к Вэлу.

Д о л л и. Ах!.. Нет-нет, ничего, мистер Дубинский, я... (В ярости вешает трубку и идет к двери.)

Молчание. Взгляды всех — где бы кто ни стоял — прикованы к Кэрол. Она ехала всю ночь в открытой машине: волосы у нее
разметались, лицо пышет жаром, глаза горят лихорадочным огнем. Держит она себя в этой сцене, словно загнанный зверек:
смесь отчаяния с бесстрашием. Молчание наконец прерывает Лейди.

Л е й д и (спокойно). Здравствуйте, Кэрол.
К э р о л. Здравствуйте, Лейди.
Л е й д и (с вызывающей сердечностью). Я думала, вы в Нью-Орлеане.
К э р о л. Да, была. Еще вчера вечером.
Л е й д и. Как же вы так быстро добрались?
К э р о л. Гнала всю ночь.
Л е й д и. В этакую бурю?
К э р о л. Ветром сорвало крышу с машины, но я не остановилась.

Она не сводит глаз с Вэла, а он упорно не обращает на нее внимания: отворачивается,
ставит бутылку кока-колы на стол.

Л е й д и (с нарастающим раздражением). Случилось что дома? Кто-нибудь болен?
К э р о л (отсутствующе). Нет... Насколько я знаю, нет... Если бы что и случилось, я бы не знала: они... Можно присесть?
Л е й д и. Да, пожалуйста.
К э р о л (подходит к стулу у прилавка, садится). Они ведь платят мне, чтобы я не появлялась здесь...

Молчание. Вэл неторопливо проходит мимо нее и идет к нише.

У меня, кажется, жар... Простудилась, должно быть, в дороге... Все вокруг словно в тумане...

Снова молчание, и только из глубины лавки, куда отошли Долли и Бьюла, ползет их приглушенное,
свистящее шушуканье.

Л е й д и (сдерживаясь). Вам что-нибудь нужно?
К э р о л. Все так далеко-далеко...
Л е й д и. Я спрашиваю, Кэрол, вам здесь нужно что-нибудь?
К э р о л. Простите!.. Да.
Л е й д и. Да? Что именно?
К э р о л. Нет-нет, не беспокойтесь, пожалуйста, я подожду...

Вэл выходит из ниши, на нем синяя куртка.

Л е й д и. Чего?.. Чего вы ждете, Кэрол? Вам не придется ждать: скажите только — что, и если у меня есть, извольте...

Звонит телефон.

К э р о л (неопределенно). Спасибо... не надо...
Л е й д и. Снимите трубку, Вэл.

Долли шепчет что-то Бьюле.

Б ь ю л а (встает). Нет, я должна сама убедиться в этом.
Д о л л и. Но ведь она уже сказала: извольте.
Б ь ю л а. Все равно я подожду.
В э л (в трубку). Да, сэр, она здесь. Хорошо, передам. (Вешает трубку. Лейди.) Это ее брат. Ему сообщили, что она здесь, и он едет за ней.
Л е й д и. Дэвид Катрир сюда не войдет!!!
Д о л л и. О-о-о!
Б ь ю л а. Дэвид Катрир был когда-то ее любовником.
Д о л л и. Да-да, помню, вы говорили.
Л е й д и (внезапно оборачивается к ним.). Бьюла! Долли! Что вы там расшипелись, как гусыни?! (Выходит из-за прилавка.) Ступайте лучше в «Синюю птицу» — там и наболтаетесь всласть за чашкой кофе!
Б ь ю л а. Вот как?! Нас, кажется, выгоняют?
Д о л л и. Я никогда не навязываюсь, и уж если мне где показали на дверь, больше там не бываю!

Обе выходят, хлопнув дверью.

Л е й д и (после паузы). Зачем вы сюда явились?
К э р о л. Мне надо сообщить кое-что...
Л е й д и. Мне?
К э р о л. Нет.
Л е й д и. Кому же?

Кэрол медленно переводит взгляд на Вэла.

Ему?.. Ему?..

Кэрол слегка кивает.

Ну, так и сообщайте, пожалуйста, за чем дело стало?
К э р о л. Это носит... частный характер. Мне бы хотелось поговорить с ним с глазу на глаз.
Л е й д и (сняв с вешалки платок). Сделайте одолжение, ради бога! Брат ваш доедет сюда со своей плантации минут через десять. Его голубой кадиллак — приданое богачки-жены — уже, наверно, в пути. Но сюда я его не впущу! Я не желаю, чтобы он даже прикоснулся к дверной ручке... А насчет вашего «сообщения» — хоть оно и носит «частный характер» — мне все ясно. И ему тоже. Должна только предупредить: товару в лавке много, выбирайте любой, но парень этот не продается. А теперь пойду на шоссе поджидать голубой кадиллак. Увижу — распахну дверь и заору что есть мочи, а вы, как услышите, выметайтесь мигом, чтобы духу вашего здесь не было! Понятно?*

[*Предыдущая сцена несколько затянута, и играть ее поэтому следует в очень быстром темпе: это поможет также обозначить различие между сценой Лейди и Вэла и следующей за ней групповой сценой. Сцену же Вэла и Кэрол, поскольку за ней следует бурное объяснение между Лейди и Дэвидом, следует играть в несколько приглушенной тональности: очень важно, чтобы Вэл не казался грубым с Кэрол, оба они чем-то должны напоминать одиноких бесприютных детей. — Примечание автора.]

Лейди выходит. Гулкий стук захлопнувшейся двери еще резче оттеняет наступившую тишину.
Рассеянное безразличие Вэла нельзя назвать враждебным: оно несколько нарочито. В его отношении
к Кэрол есть что-то и от стремления соблюсти себя и от нежелания ввязываться — своих забот хватает!
Гитару он держит с подчеркнуто озабоченной сосредоточенностью, берет тихий аккорд. Девушка смотрит на
него, он издает негромкий, на одной ноте, свист и, прислушавшись, подтягивает струну, не глядя на Кэрол.

В э л (поглощенный своим занятием, тихо). Вы, кажется, сказали хозяйке, будто должны сообщить мне что-то. Это правда, мисс?

Кэрол встает и нерешительно делает несколько шагов по направлению к нему. Он снова свистит,
пробует струну, подтягивает колок.

К э р о л. Вы осыпали пеплом свой новый синий костюм.
В э л. Это вы и хотели мне сообщить?
К э р о л (отступив на шаг). Нет. Нет, это... это был просто предлог, чтобы прикоснуться к вам. А сообщить мне вам надо, что...
В э л. Ну?..

Начинает звучать гитара.

К э р о л. ...что хотелось бы мне держать что-либо в руках так же нежно и заботливо, как вы гитару... Что хотелось бы так же нежно и бережно обнять вас... (Рука ее бессильно упала ему на колено: он еще раньше поставил ногу на табурет у прилавка.) Потому что вы... вы околдовали меня!
В э л (за тоном, которым он обращается к ней и который не назовешь грубым, — долгая история его отношений с женщинами: романтическая восторженность, с какой он воспринимал поначалу признания, подобные сделанному только что Кэрол, превратилась постепенно в нынешнюю настороженную подозрительность. Он кладет гитару и становится рядом с Кэрол). Кому вы голову морочите! Да если мужчина навалится, из вас дух вон. (Небрежно берет ее за руку у запястья и приподнимает рукав.) Что это? Запястье, кисть? Нет. Тонкая веточка — двумя пальцами переломишь. (Таким же небрежно-легким жестом оттягивает воротник ее пальто, обнажая шею. Проводит пальцем по вене.) Девочка... Маленькая хрупкая девочка. Вы же вся просвечиваете, каждую жилку видать. Да вы хрустнете под мужчиной, как охапка хвороста...

Музыка постепенно стихает.

К э р о л (не отводя от него взгляда, пораженная его проницательностью). Как странно!.. Вы и вправду видите меня насквозь! Да, отдаваться мужчине — такая мука! Но я вынесла бы все: и боль, и муки, и опасность, — только бы на миг, хоть на единый миг уйти от одиночества... Да и опасность — видите, какая я, беременности мне не выдержать.
В э л. Так улетай же, пташка, улетай, пока тебя не смяли. (Снова занят только гитарой.)
К э р о л. Почему я вам так постыла?
В э л (обернувшись к ней). Никто мне не постыл, пока не сует носа в мои дела.
К э р о л. А что я вам сделала дурного? Разве сказала кому хоть слово, когда увидела на вас часы моего кузена?
В э л (снимая часы). Хотите верьте, хотите нет, но я сказал вам правду и повторю еще раз. Мне стукнуло тридцать, и я расплевался и с теми заведениями, где мы встречались, и с их завсегдатаями. «Укромное местечко», погребок «Под звездами», «Музыкальный бар» и прочие ночные кабаки... Вот (протягивает ей часы.) — возьмите этот хронометр со всеми его стрелками, со всеми его сутками, неделями и месяцами, со всеми его идиотскими лунными фазами. Возьмите! Я не был вором, и, украв эти часы, понял: пора выбираться из трясины, пока не засосала. Возьмите и передайте вашему кузену Берти... (Пытается силой вложить часы ей в руку. Она не разжимает стиснутый кулак, вскрикнула от боли, но по-прежнему с яростным отчаянием смотрит ему прямо в глаза. Вдохнув со свистом воздух, в бешенстве хватил часами об пол.) С приветом! — вам и всей этой своре, с которой вы там крутите!
К э р о л (сбрасывает пальто). Ни с кем я не кручу! А хотела бы. С вами...

Гитара смолкает.

Вам здесь погибель, Змеиная Кожа. Вы сняли куртку, которая кричала: «Я свободен и одинок!», теперь на вас красивая синяя арестантская форма!.. Вчера среди ночи я вдруг проснулась от мысли о вас... снова о вас. Я гнала всю ночь, чтобы предупредить вас об опасности... (Прикрывает рот дрожащей рукой.) Я ехала к вам как вестник — с предостережением!.. Надеялась, что вы не останетесь глухи, дадите увезти вас отсюда, пока не поздно...
Л е й д и (распахивает дверь и с криком врывается в лавку). Уходите! Брат ваш идет! Сюда я его не пущу!

Кэрол подбирает пальто и, плача, идет в кондитерскую. Вэл идет к входной двери.

Заприте дверь! Не впускайте его!

Кэрол в кондитерской, уронив голову на столик, плачет. Лейди взбегает по лестнице, но едва она поднимается до площадки,
как в лавку входит Дэвид Катрир. Это высокий мужчина в охотничьем костюме. Он и ныне почти так же красив, как и в юности,
но появилось в нем и что-то ущербное: сила узника, облеченного властью над другими узниками. В лице и глазах его есть что-
то, напоминающее ту же отчаянную, вымученную ожесточенность, с которой Лейди идет одна против всех.

Д э в и д. Кэрол?
В э л. Она там. (Кивком показывает на полуосвещенную кондитерскую.)
Д э в и д (двинулся к кондитерской). Кэрол!

Она встает со стула, медленно выходит из-под арки.

Д э в и д. Ты нарушила соглашение.

Кэрол слегка кивает головой, глядя на Вэла.

(Жестко.) Ладно. Я отвезу тебя. Где твое пальто?

Кэрол пробормотала что-то невнятное, не отводя взгляда от Вэла.

Где ее пальто? Пальто моей сестры?

Вэл берет пальто, которое Кэрол уронила на пол, и отдает Дэвиду. Тот грубо набрасывает пальто
ей на плечи и подталкивает Кэрол к выходу. Вэл отходит в глубину.

Л е й д и (внезапно, резко). Подождите, пожалуйста!

Подняв глаза, Дэвид застывает на месте. Лейди сбегает вниз.

Д э в и д (тихо, хрипло). Как... поживаете, Лейди?
Л е й д и (повернувшись к Валу). Вэл, уйдите!
Д э в и д. Подожди в моей машине, Кэрол. (Открывает дверь, пропуская сестру.)

Кэрол бросает на Вэла последний безутешный взгляд. Вэл быстро проходит через кондитерскую. Хлопнула дверь.
Слегка кивнув, словно бы с грустью ответив самой себе на мучивший ее вопрос, Кэрол выходит. Пауза.

Л е й д и. Я ведь вам запретила появляться здесь.
Д э в и д. Я пришел за сестрой. (Поворачивается к выходу.)
Л е й д и. Нет, постойте!
Д э в и д. Боюсь оставлять ее одну на шоссе.
Л е й д и. Я должна вам сказать кое-что, чего никогда не говорила раньше. (Подходит к нему.)

Дэвид снова оборачивается к ней, затем отходит чуть дальше, вглубь.

В то лето, когда вы меня бросили, я... носила под сердцем вашего ребенка.

Молчание.

Д э в и д. Я... не знал.
Л е й д и. Да, я вас не уведомила письмом — горда была, еще имела тогда гордость. Но у меня под сердцем был ваш ребенок — в то лето, когда вы меня бросили, в то лето, когда сожгли в винограднике отца и вы умыли руки, решив больше не знаться с дочерью Итальяшки-бутлегера, и... (ей не хватило дыхания, голос прервался, они делает яростный жест, через силу продолжая) ...взяли в жены девицу из благородных, на деньги которой отстроили свое фамильное поместье и которая наплодила вам... (переведя дух) ...таких родовитых наследничков...
Д э в и д. Я... не знал.
Л е й д и. Так знайте! В то лето, когда вы меня бросили, у меня был под сердцем ваш ребенок, и когда мне... когда я его лишилась, нож, который вырезал его из моего тела, вырезал вместе с ним и мое сердце!
Д э в и д. Я... не знал.
Л е й д и. Я хотела тогда умереть. Но смерть не приходит, когда зовешь ее, а всегда не вовремя и без приглашения. Я не хотела жить, смерть была бы наилучшим исходом, но покончить с собой не могла, и решилась на сделку немногим похуже смерти. Вы продали себя! Я — себя! Вас купили! Меня купили! Продажной дешевкой — вот кем вы сделали нас обоих.
Д э в и д. Я... не знал.

Мандолина — чуть слышно: мелодия итальянской песенки.

Л е й д и. Все это было и быльем поросло. Недавно случилось мне проехать ночью мимо тех мест: вдоль берега, где был виноградник. Помните? Помните виноградник моего отца?

Дэвид не отводит от нее глаз. Она отворачивается.

Не помните? Даже этого не помните?
Д э в и д. Только это... только это я и вспоминаю, Лейди...
Л е й д и. Отцовская мандолина, песни, которые мы с ним распевали в винограднике...
Д э в и д. Только это я и вспоминаю, Лейди... Только это!..
Л е й д и. «Core ingrata!» «Come la rosa!» И мы с вами прятались где-нибудь, а он звал: «Лейди! Лейди!» (Поворачивается к нему.) Могла ли я отозваться, если губы мои были прижаты к вашим! (Глубоко, со всхлипом, вздохнула, глаза ее широко раскрылись, рука зажата рот, словно сказанное только что непереносимо для нее.)

Дэвид резко отворачивается. Музыка обрывается. Джейб начинает стучать, вызывая ее наверх.
Она идет к лестнице, останавливается и снова оборачивается к нему.

Я не из тех, кто прощает зло! Не смейте появляться здесь снова! А если ваша распустеха-сестра заглянет сюда, — пусть за ней приезжает кто угодно, только не вы, только не вы! Я не хочу снова ощущать в себе этот нож!

Она тяжело дышит, прижав руку к груди. Дэвид отворачивается от нее и идет к двери.
Она делает шаг по направлению к нему.

Но жалеть меня нечего! Дела мои не так уж плохи. Мне есть чем заполнить жизнь! Вот эта лавка! А весной откроется кондитерская, она сейчас переоборудуется: я превращу ее в место, где будет встречаться молодежь, она станет похожа...

Взявшись за ручку двери, он медлит, повернувшись к ней спиной.

...станет похожа на отцовский виноградник, где народ собирался по вечерам пить вино и где вы оставили самое лучшее, что было в вашей жизни!
Д э в и д. Лейди, это...
Л е й д и. Да?
Д э в и д. ...правда! (Открывает дверь.)
Л е й д и. Теперь идите. Я просто хотела, чтобы вы знали — я еще поживу.

Дэвид выходит под непрекращающийся стук Джейба. Она застыла на месте, оглушенная.
Медленно входит Вэл, она не сразу замечает его.

(Шепотом.) Какая же я дура!..
В э л. Что?
Л е й д и (идет к лестнице). Какая дура!.. (Тяжело ступая, с усилием поднимается по лестнице.)

Освещение сцены медленно меняется, обозначая разрыв во времени между картинами.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Свечерело. Вэл один, видимо, собирается уходить. За окном яростно пламенеет закат. Большая, грузная женщина открывает
дверь и останавливается на пороге, глядя прямо перед собой испуганными, словно ослепшими глазами. Это Ви Толбет.

В э л (оборачиваясь). Здравствуйте, миссис Толбет.
В и. Что-то у меня с глазами. Ничего не вижу.
В э л (подходит к ней). Позвольте, помогу. Вам, наверно, било в лицо заходящее солнце, когда ехали сюда. (Ведет ее к креслу для примерки обуви у окна, справа.) Вот сюда, присядьте, пожалуйста.
В и. Спасибо... Большое спасибо.
В э л. Я вас не видел с тех пор, как вы привели меня сюда узнать насчет работы.
В и. Священник к вам еще не заходил? Отец Тукер? Я взяла с него слово обязательно побывать у вас. Я ему сказала, что вы у нас недавно и еще не приписаны ни к одному приходу. Мне бы хотелось, чтоб вы посещали нашу церковь.
В э л. Это... очень любезно с вашей стороны, миссис Толбет.
В и. Епископальную...
В э л. Да-да, конечно.
В и. Разверните, пожалуйста, эту картину.
В э л. Сейчас. (Срывает бумагу, которой обернута принесенная ею картина.)
В и. Вот она, наша церковь... Такой она рисуется в моем воображении. Вы знаете, Джейб и Лейди не ходят в церковь, и, мне кажется, эту картину следует повесить у Джейба, пусть смотрит. Быть может, глядя на нее, бедняга хоть перед смертью обратит свой взор к Иисусу.

Вэл ставит картину к стулу, справа от прилавка и, присев на корточки, долго и серьезно всматривается.
Ви нервно покашливает, встает, нагибается, чтобы взглянуть на свое творение, неуверенно садится опять.
Вэл тепло улыбается ей, снова смотрит на холст.

В э л (наконец). А это что нарисовано? Вот здесь?
В и. Это церковный шпиль.
В э л. А-аа!.. Разве он красный?
В и. Нет, но...
В э л. Почему же вы нарисовали его красным?
В и. Видите ли, я... (Нервный смешок, она возбуждена, как ребенок, и возбуждение ее все растет.) Просто он представился мне красным... Я рисую не то, что на самом деле, а то, что чувствую... Внешность обманчива, глазам доверять нельзя. Я рисую, когда мне привидится что-нибудь, когда меня посетят видения...
В э л. Да-да, привидится... видения... (Встает, кивает головой с подчеркнутой серьезностью.)
В и. Моя живопись основана на видениях, я художник-визионер.
В э л. Да?
В и (со скромной гордостью). Как раз за это меня так и хвалят в нью-орлеанских и мемфисских газетах. Мой стиль называют примитивным, основанным на видениях. Одна из моих работ выставлена в музее Одюбон-парка, и меня просили дать еще. Но я не могу писать по заказу: мне надо дождаться видений... Я не могу рисовать без видений... Я не могу жить без видений!
В э л. И всегда они у вас были?
В и. Нет, только с тех пор, как я появилась на свет... (Останавливается, сама пораженная нелепостью своего ответа.)

Оба внезапно смеются.

(Поспешно продолжает, беспокойно вертясь на своем стуле и жестикулируя стиснутыми руками; большая грудь ее тяжело вздымается от какого-то странного возбуждения.) Я появилась на свет в сорочке. Это такая пленка, тонкая-тонкая, вроде вуали, она покрывала мне глаза. Это называется сорочкой. Если человек родится в сорочке, значит, его будут посещать видения, и они меня действительно посещали... (Останавливается, чтобы набрать дыхание.)

Чуть меркнет свет.

Когда я была еще маленькой, умерла моя сестра, она прожила всего сутки после появления на свет. Пришлось крестить ее ночью, чтобы спасти ее душу.
В э л. У-гу... (Сидит напротив нее и внимательно слушает, улыбаясь.)
В и. Священник пришел в полночь. Закончив обряд, он дал мне чашу со святой водой и попросил вылить — только обязательно на землю. А я не послушалась. Мне было страшно выходить ночью из дому, когда рядом... когда рядом — смерть! И я потихоньку прошла в кухню и вылила святую воду в раковину. Грянул гром, раковина сразу почернела, стала черная-черная!..
Т о л б е т (появляется на пороге). Киска?! Ты что здесь делаешь?
В и. Разговариваю.
Т о л б е т. Выйди, подожди в машине. Мне надо на минутку к Джейбу. (Поднимается наверх.)
В и (медленно встает, берет холст и движется к прилавку). Понимаете... с тех пор, как я занялась живописью, весь мир кажется мне совсем другим... Я не могу вам объяснить, но вокруг все точно... переменилось...
В э л. Не объясняйте. Я вас понимаю. Пока вы не начали рисовать, все не имело смысла...
В и. Что?.. Что не имело смысла?
В э л. Существование!..
В и (тихо). Да... Да-да... Существование не имело смысла... (Кладет холст на гитару, лежащую на прилавке, и садится на стул.)
В э л (встает и подходит к ней). Вы живете в Двуречном графстве. Жена местного шерифа, — каких только ужасов вы ни нагляделись!
В и. Ужасов!.. Нагляделась!..
В э л. На ваших глазах людей забивали насмерть!
В и. Да!
В э л. Линчевали!
В и. Да!
В э л. Травили сбежавших из тюрьмы собаками, и те рвали их в клочья.
В и (впервые в жизни ей удалось выразить весь свой ужас). Собаки! Тюремные собаки!..
В э л. Да.
В и. Разрывали беглецов!..
В э л. Да.
В и. В клочья! (Привстала было, но, ослабев, снова падает на ступ.)

Вэл глядит мимо нее в темную лавку, в его светлых глазах угрюмый огонь. Чтобы последующая реплика не показалась
излишне гладкой, актер может запинаться, подыскивая слова.

В э л (отступает на шаг). Бывает — взрыв ярости, но бывает и ярость без взрыва, сплошная, привычная, ровная... Смерч — не всегда вихрь: порой он движется медленно. Людские сердца точит гнилью, и гниют они медленно, постепенно...
В и. Откуда вам...
В э л. Известно? Я это видел. Я это знаю!
В и. И я видела! И я знаю!
В э л. Мы с вами видели это представление из первого ряда партера. (Опускается перед ней на корточки и касается ее лежащих на коленях рук; она вздрагивает.) И вот вы стали рисовать не то, что было явью, а то, что вам виделось. Сами не зная зачем, без всякой подготовки — вы стали рисовать, словно сам бог коснулся ваших пальцев. (Медленно и бережно он приподнимает ее руки.) И двумя этими нежными женскими руками вы стали претворять в красоту это мрачное захолустье...

На лестничной площадке появляется Толбет. Молча смотрит вниз.

Да, вы сумели сотворить красоту... (С какой-то странной бережностью подносит ее руки к губам.)

У нее перехватило дыхание.

Т о л б е т. Эй!

Ви вскакивает, тяжело дыша.

(Спускаясь, Вэлу.) Тебе что — делать больше нечего?

Вэл отходит.

(К Ви.) Марш в машину! Я сейчас. (Пристально смотрит на Вэла.)

Ви, спотыкаясь, словно ничего не видя перед собой, направляется к выходу.

(После долгой паузы.) Джейб Торренс просил хорошенько поглядеть на тебя. (Подходит к Вэлу.) Вот я и поглядел! (Короткий кивок. Выходит.)

Лавка сейчас едва освещена. Вэл берет холст, заходит за прилавок и кладет его на полку. Взяв гитару,
садится на прилавок. Медленно меркнет свет, обозначая конец картины. Аккомпанируя себе на гитаре,
Вэл поет «Райские травы».

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Когда Вэл заканчивает балладу, с лестницы спускается Лейди. Он встает и включает лампочку
под зеленым абажуром.

В э л. Долгонько вы.
Л е й д и. Дала ему морфий. Он, должно быть, совсем из ума выжил. Говорит такие ужасные вещи. Сказал, что я желаю его смерти.
В э л. Вы уверены, что это не так?
Л е й д и. Я никому не желаю смерти! Это так ужасно — умереть! (Медленно идет к окну справа.)

Вэл берет гитару и направляется к двери.

Вы уходите?
В э л. Да, я запаздываю.
Л е й д и. Куда запаздываете? Свидание?
В э л. Нет...
Л е й д и. Тогда обождите немного. Сыграйте что-нибудь. У меня совсем нервы развинтились...

Он идет обратно и облокачивается на прилавок. Едва слышно звучит гитара, сопровождая их разговор.

Какую я сегодня разыграла дуру!..
В э л. Когда приходил брат той девушки?
Л е й д и. Да... Как я могла себя так унизить?..
В э л. Сестрица его сказала, что приехала предостеречь меня. Не пойму — от чего?..
Л е й д и (садится в кресло для примерки обуви). Боже мой, что я ему наговорила!.. Где была моя гордость?

Каждый из них думает о своем. Тихо звучит гитара.

В э л. Последнее время я, бывает, просыпаюсь по ночам от собственного крика... Сердце колотится, и, только взяв гитару, прихожу в себя... Что-то никак не привыкну к вашему городку... Не чувствую себя здесь в безопасности... Но и уезжать неохота... (Резко останавливается.)

За дверью захлебывающийся собачий лай.

Л е й д и. Собак спустили с цепи. Кто-то удрал из тюрьмы — гонятся...
В э л. Беги, приятель, беги! Быстрее беги, братишка! Тебе уж не бегать, если догонят! Никогда... (берет гитару под мышку и идет к двери) ...не бегать!..

Собачий лай переходит в свирепое, на одной ноте, рычание.

Взяли!.. (Пауза.) Рвут в клочья!..

Снова пауза. Рычат собаки. Выстрел. Собаки смолкают. Он останавливается с рукой, протянутой к двери,
кидает взгляд на Лейди и распахивает дверь. Сумеречную тишину нарушает лишь завывание ветра.

Л е й д и. Погодите!
В э л. Да?
Л е й д и. Где вы устроились?
В э л. Как «устроился»?
Л е й д и. Где ночуете?
В э л. Снимаю комнату в мотеле на шоссе.
Л е й д и. Вам там нравится?
В э л. Да.
Л е й д и. Что именно?
В э л. Удобная постель, теплая печурка, холодильник, душ.
Л е й д и. Хотите сэкономить деньги?
В э л. Вот уж никогда не удавалось!
Л е й д и. Удастся, если перейдете сюда.
В э л. Что значит «сюда»?
Л е й д и. Сюда, в мой дом.
В э л. Где же вы меня поместите?
Л е й д и (показывая на нишу). Там, за занавеской.
В э л. В примерочной?
Л е й д и. Там есть раскладушка. На ней спала сиделка, когда у Джейба была первая операция... И ванная тоже здесь, внизу... Позову водопроводчика, проведет душ — холодный и горячий... Я все устрою... Вам будет хорошо... (Встает, подходит к лестнице.)

Пауза. Вэл отпускает дверь, она захлопывается. Смотрит на Лейди.

В э л. Не люблю быть... обязанным.
Л е й д и. Что вы! Это я вам буду обязана. Мне будет спокойнее по ночам, когда в доме еще кто-нибудь. А вам это ничего не будет стоить. Сэкономите деньги, которые платите за квартиру. Сколько вы платите? Десять долларов в неделю? Вот видите! За два-три месяца можете накопить столько, что... (Короткий, словно испуганный, смешок. Широкий жест.) Ступайте взгляните, подойдет вам или нет...

Но он остается недвижим, думая о чем-то своем.

(Дрожа от холода и обхватив себя руками.) Куда здесь только тепло уходит?
В э л (погруженный в свои размышления). Тепло уходит наверх.
Л е й д и. Вам, с вашей собачьей температурой, холод, наверно, нипочем. А меня так и пробирает!
В э л. Д-да...
Л е й д и (теряя терпение). Ну что ж, посмотрите комнатушку или нет?
В э л. Посмотрю комнатушку... (Направляется к нише, проходит за занавеску. Включает там свет, отчего занавеска с причудливым стилизованным рисунком — золотое деревцо с алыми плодами и белыми птицами — становится полупрозрачной.)

С ревом пронесся грузовик, лучи фар скользнули по замерзшему окну. Громко вздохнув, Лейди достает из-под прилавка бутылку и стакан, ставит на прилавок с шумом, который заставляет ее саму испуганно вскрикнуть и так же испуганно рассмеяться. Наливает себе и садится на стул справа от прилавка. Свет за занавеской гаснет. Выходит Вэл. Лейди сидит, не глядя на него, словно окаменела. Он не спеша бредет обратно, заходит за прилавок и кладет гитару. Держит себя с какой-то мягкой грустью, как если бы ему снова — в который раз! — довелось испытать знакомое и давно загаданное про себя разочарование. Медленно садится на край прилавка, берет бутылку и, вздохнув, наливает себе. Громкий скрип сжимающихся от холода досок. Голос Лейди хрипл и отрывист, ей с трудом удается скрыть нетерпение.

Л е й д и. Ну как, подойдет?
В э л. Всегда считал, что дареному коню в зубы не глядят... Нравится мне эта картина, что висит там на стене. Где только не встречал ее. «Сентябрьское утро» называется. Ха!.. Боюсь, беспокойно будет спаться по соседству с такой картиной... Захочется включить свет и снова взглянуть. Как она съежилась там, эта девчоночка: вода, должно быть, ледяная!.. Ха-ха!.. Не даст она мне заснуть, эта картина...
Л е й д и. Что вам с вашей собачьей температурой, с вашим самообладанием какая-то картина! Чтобы лишить вас сна, нужно что-нибудь посильнее.
В э л. Я просто шучу.
Л е й д и. Я тоже просто шучу.
В э л. Только я ведь, знаете, холостяк. А холостяки, бывает, приводят по ночам не только собственную тень.

Пауза.

Л е й д и (отпивает из стакана). К вам туда ходят женщины?
В э л. Пока нет. Но не хочется и стеснять себя насчет этого. Привычка, знаете! Работа была всегда ночная, а когда работаешь в городе по ночам — живешь в ином мире, чем те, что работают днем.
Л е й д и. Да-да... Представляю себе...
В э л. Город ночью и город днем — разные города, хоть носят одно и то же название. Они непохожи, как ночь и день. Есть что-то дикое в наших краях, ведомое лишь ночному люду.
Л е й д и. Знаю.
В э л. Мне тридцать лет, но измениться мгновенно нельзя. Нужно...
Л е й д и. Время. Да, это так...

Небольшая пауза, которая приводит ее в замешательство.

В э л (соскальзывая с прилавка). Вы были добры ко мне, Лейди. Не пойму только, зачем я вам здесь по ночам?
Л е й д и (защищаясь). Я сказала зачем.
В э л. Чтобы проводить их вместе?
Л е й д и. Да... то есть, чтобы... чтобы охранять по ночам магазин.
В э л. За ночного сторожа, значит?
Л е й д и. Не совсем так, но...
В э л. Вам здесь не по себе, одной, ночью?
Л е й д и. Еще бы! Джейб по ночам кладет рядом с собой револьвер, но если в лавку ворвутся грабители, ему даже и не подняться. А я смогу только кричать. Кто меня услышит? У нашей ночной телефонистки сонная болезнь, наверно. А почему, собственно, вы так недоверчивы? Вы на меня так смотрите, будто я невесть что замышляю. Ведь есть же на свете порядочные люди. Я и сама... (Она сидит на стуле, не шелохнувшись, натянутая, как струна, губы ее плотно сжаты, глаза с силой зажмурены; дышит она громко и прерывисто: ей неловко и за себя и за него.)
В э л. Я понимаю, Лейди, но... Что это вы так напряженно сидите?
Л е й д и. Ха!.. (Отрывисто засмеявшись, откидывается на спинку стула.)
В э л. Все еще напряжены.
Л е й д и. Знаю.
В э л. Освободитесь. Расслабьте мышцы. (Подходит к ней ближе.) Хотите, покажу вам кой-какие уловки, которым меня научила моя знакомая, остеопат, — я и сам ими пользовался.
Л е й д и. Какие уловки?
В э л. Манипуляции с суставами — после них чувствуешь себя свободно, как отпущенная струна. (Заходит сзади нее.)

Она наблюдает за ним.

Вы что — не доверяете мне?
Л е й д и. Нет-нет, полностью доверяю, но...
В э л. Хорошо. Наклонитесь вперед. Поднимите вверх руки. Сядьте боком.

Она выполняет все это.

Опустите голову. Совсем опустите. (Он устанавливает ей в определенное положение шею и голову.) Теперь позвоночник. (Упирает ей в поясницу колено и с силой надавливает.)

Она издает короткий испуганный смешок.

Л е й д и. Ха-ха!.. Такой звук, точно... точно доски в стенах скрипят от холода... ха-ха!
В э л. Легче?
Л е й д и. О да... Большое спасибо.
В э л (поглаживая ее шею). Какая у вас шелковистая кожа! И светлая... Прямо не верится, что вы итальянка.
Л е й д и. Здесь, в Америке, считают, что все итальянцы непременно смуглые. Совсем не обязательно. Есть смуглые, а есть совсем и не смуглые. У родителей отца была смуглая кожа, а у родителей матери — светлая... (Бессмысленный смешок.)

Он понимающе улыбается ей. Она продолжает говорить, чтобы скрыть смущение.
Он присаживается рядом с ней на прилавок.

Когда я была совсем маленькой, к нам приехала из Монте-Кассино сестра моей бабушки по материнской линии. Она приехала сюда, на чужбину, чтобы умереть в кругу родных. Я, правда, думаю, что, умирая, человек все равно одинок: что, с родными, что без них. Она, я помню, лежала в своем углу долго-долго и все не умирала, так долго, что все мы почти позабыли о ней. Ее совсем не было слышно, она лежала и о чем-то думала. Помню, я как-то спросила у нее: «Zia Тереза, как себя чувствуют люди, когда умирают?» Только ребенок может задать такой вопрос. И как ответила она мне — тоже помню. «Очень одиноко они себя чувствуют», — вот что она сказала мне в ответ. Ей, наверное, хотелось обратно в Италию, чтобы умереть там, на родине... (Смотрит ему прямо в глаза, впервые с тех пор, как завела разговор о нише.) ...Ванная, значит, у нас тут имеется, только позвать водопроводчика провести горячий душ. Так... (Встает и неловко отходит от стула.)

Он на нее теперь не смотрит: мысли его заняты, по-видимому, чем-то другим.

Схожу наверх за чистым бельем для вашей постели.

Быстро идет, почти бежит, к лестнице. Как только она скрылась наверху, он, пробормотав себе что-то под нос, идет к кассе. Громко кашляет, чтобы заглушить звук выдвигаемого ящика. Берет оттуда в кулак несколько бумажек и, снова кашлянув, задвигает ящик. Взяв гитару, выходит. Сверху спускается Лейди с бельем в руках. Тоскливая темнота ползет в комнату сквозь оставшуюся открытой дверь. Лейди идет к двери, выходит на улицу, остановившись за порогом. Смотрит в одну и в другую сторону вдоль темного шоссе. В бешенстве входит обратно, произносит какое-то итальянское ругательство, ногой или локтем захлопывает за собой дверь и швыряет белье на прилавок. Быстро подойдя к кассе, рывком открывает ящик и, обнаружив пропажу, яростно захлопывает его.

Л е й д и. Вор! Вор! (Поворачивается к телефону, срывает с рычага трубку, мгновение держит ее и с силой опускает на место. В отчаянии бредет обратно к двери и, открыв ее, стоит, вглядываясь в темную, беззвездную ночь.)

Свет на сцене постепенно меркнет. Вступает гитара: блюз.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Той же ночью, через несколько часов. В лавку входит Вэл. В руках гитара. Не совсем твердыми шагами идет к кассе.
Достав из кармана внушительную пачку денег, отсчитывает несколько бумажек и кладет в ящик кассы. Оставшуюся,
большую часть снова сует в карман.
Наверху шаги. На площадку падает свет. Вэл быстро отходит от кассы. На площадке появляется Лейди в белом
атласном халатике, в руках карманный фонарик.

Л е й д и. Кто там?

Гитара стихает.

В э л. Я.
Л е й д и (освещает его фонариком). Бог мой, как напугали вы меня!
В э л. Не ждали разве?
Л е й д и. Откуда же мне знать, вы это или кто-то другой?
В э л. Вы предлагали мне комнату.
Л е й д и. Вы ушли, не сказав, берете ее или нет. (Спускается вниз, луч фонарика все еще держит на Вэле.)
В э л. Разве я не сказал насчет дареного коня?
Л е й д и. Сказать — сказали, но придете ли вы, — я так и не знала.
В э л. Я думал, вы сочли это само собой разумеющимся.
Л е й д и. Я никогда ничего не считаю само собой разумеющимся.

Он направляется к нише.

Постойте, я спущусь. (Идет вниз, луч фонарика на его лице.)
В э л. Вы меня ослепите своим прожектором. (Смеется.)

Она не отводит от него луч. Он снова двинулся к нише.

Л е й д и. Постель не готова: я не ждала вас.
В э л. Ничего.
Л е й д и. Когда я спустилась с бельем, вы уже улизнули.
В э л. Да, я...

Она берет белье с прилавка.

Дайте-ка сюда. Я сам постелю. А завтра вам придется подыскивать нового приказчика. (Берет у нее белье и идет к нише.) У меня выдался удачный вечерок. (Показывает пачку денег.)
Л е й д и. Ого!

Он останавливается у входа в нишу. Она подошла к кассе, включает лампочку под зеленым абажуром.

Вы открывали только что ящик кассы?
В э л. Почему вы спрашиваете?
Л е й д и. Минуту назад мне послышалось, что его открывают. Вот я и спустилась.
В э л. Прямо так — в белом атласном халатике...
Л е й д и. Я спрашиваю: это вы открывали?
В э л. Интересно, кто же, если не я?..
Л е й д и. Если не вы, то никто, а ящик все-таки открывали!.. (Выдвигает ящик и поспешно пересчитывает деньги. Ее трясет от возбуждения.)
В э л. Как это вы сегодня не заперли выручку в сейф наверху?
Л е й д и. Забываю иногда...
В э л. Опасная забывчивость, Лейди.
Л е й д и. Зачем вы открывали ящик кассы?
В э л. Я открывал его дважды: перед уходом и только что. Я позаимствовал у вас малую толику и вернул долг. Остаток — при мне. (Показывает деньги.) Мне удалось сегодня сорвать банк пять раз подряд. С таким уловом можно на время удалиться от дел... (Снова кладет деньги в карман.)
Л е й д и. Младенчик вы, младенчик! Жалко мне вас.
В э л. Жалко?
Л е й д и. Жалко. Потому что вам уже никто не сумеет помочь. Вы тронули меня своей... необычностью, своими странными речами. Помните — птицы без лапок, спят на ветре... Вы показались мне такой же неприкаянной пичужкой, и мое глупое итальянское сердце раскисло: захотелось помочь вам... Дура я, дура!.. И поделом мне! Вы обобрали меня, пока я ходила наверх за простынями для вашей постели.

Вэл двинулся к двери.

Даже мое разочарование в вас — глупо! Надо же быть такой идиоткой!
В э л (останавливается, швыряет белье на прилавок). Вы разочаровались во мне, я — в вас!
Л е й д и (выходит из-за прилавка). Чем же это я вас разочаровала?
В э л. Не было там раньше за занавеской никакой раскладушки. Вы все подстроили!
Л е й д и. Была! Вы просто не замечали. Она стояла за зеркалом, сложенная!
В э л. Не стояла она ни за каким зеркалом. И вы...
Л е й д и (перебивая). Я нарочно оставила деньги в кассе, чтобы выяснить, можно ли вам доверять.
В э л. Все ваши деньги я вернул сполна...
Л е й д и. Нет-нет-нет, теперь я убедилась: доверять вам нельзя. А если я кому не доверяю, — он может убираться на все четыре стороны.
В э л. И отлично! Рекомендательных писем я не жду.
Л е й д и. Нет, почему же, я дам. Я напишу, что податель сего — отъявленный говорун! Но я не назову вас усердным и честным! Я напишу, что податель сего — отъявленный лентяй и ловко заговаривает зубы, пока лапа его тянется к кассе,
В э л. Я взял у вас меньше, чем вы должны мне.
Л е й д и. Нечего увиливать! Я раскусила вас, мистер, и знаю теперь, кто вы такой!
В э л. И я раскусил вас, Лейди, и знаю теперь, кто вы такая!
Л е й д и. Кто же я, по-вашему, такая?
В э л. Вы и вправду хотите услышать?
Л е й д и. Умираю от нетерпения!
В э л. Женщина уже не первой молодости, не избалованная мужской лаской и подрядившая первого попавшегося, прямо с большой дороги, на двойную работу без сверхурочных: днем — за прилавком, по ночам — в постели...
Л е й д и. Нет!.. Нет!.. Вы... (Замахнулась.) Клянусь богом, нет!.. Вы гнусный... (Ей не хватает слов, она бросается на него с кулаками.)

Он схватил ее за руки у запястий. Несколько мгновений она борется с ним, пытаясь вырваться,
затем, рыдая, бессильно падает на стул. Он осторожно отпускает ее руки.

В э л. Это естественно. Вы так одиноки...
Л е й д и (судорожно рыдает, уронив голову на прилавок). Зачем вы вернулись?
В э л. Положить обратно деньги, которые брал из кассы. Не хотелось оставлять по себе недобрую память. (Берет гитару и направляется к двери.)

Она переводит дыхание, затем внезапно вскакивает, бежит к выходу и, раскинув руки,
преграждает ему дорогу, словно распятая на двери.

Л е й д и. Нет! Нет!.. Не уходите!.. Я не могу без вас!..

Несколько секунд он смотрит ей прямо в лицо. Взволнованный неподдельной страстью, прозвучавшей в ее крике,
поворачивается и медленно идет к нише. Отдергивает занавеску и, обернувшись, смотрит на нее.

...Жить!.. Жить!.. Снова жить!!!

Чуть слышно вступает гитара: «Любовная песнь Лейди». Вэл заходит в нишу, задергивает занавеску. Включает свет, отчего занавеска становится полупрозрачной. Видно, как он садится с гитарой в руках. Лейди берет белье и медленно, как завороженный ребенок, движется к нише. У самого входа останавливается, застывает на месте в нерешительности, в смятении. Но он начинает нашептывать
слова песни — вполголоса и с такой нежностью, что она наконец находит в себе силы откинуть занавеску, войти к нему. Вэл смотрит
на нее долгим пристальным взглядом. Она задергивает за собой занавеску. Освещенный лампочкой, висящей в глубине ниши, слегка светится причудливый рисунок: золотое деревцо с алыми плодами, белые невиданные птицы. Еще несколько мгновений тихо звучит
гитара. И — умолкает. Сцена погружается в темноту, только рисунок на занавеске все еще светится.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Раннее утро. Страстная суббота. В нише горит свет. Вэл, полуодетый, сидит на краю койки и курит.
Тяжело дыша, сверху сбегает Лейди. Она непричесана, в халате и шлепанцах.

Л е й д и (панически, свистящим шепотом). Вэл! Вэл! Он идет вниз!
В э л (голосом, еще хриплым, со сна). Кто? Куда идет?
Л е й д и. Джейб!
В э л. Джейб?
Л е й д и. Он самый.
В э л. Ну и что ж такого?
Л е й д и. Да встань же, черт побери, и оденься как следует! Эта проклятая сиделка сказала ему, что он может спуститься вниз и проверить, как идет торговля. Хочешь, чтоб он застал тебя там, на постели, полуодетого?
В э л. А разве он не знает, что я здесь ночую?
Л е й д и. Никто не знает — только ты и я.

Сверху доносятся голоса.

Боже милостивый! Уже идет.
Г о л о с с и д е л к и. Не торопитесь. Только не торопитесь. Потихоньку, ступенька за ступенькой, — не торопясь.

Медленное шарканье ног на верхних ступеньках. Профессионально-гнусавое ободряющее покрикивание сиделки.

Л е й д и (в панике). Надень рубашку! Выходи оттуда!
Г о л о с с и д е л к и. Вот так. Потихоньку, ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой! Обопритесь мне на плечо и потихоньку вниз: ступенька за ступенькой!

Вэл поднимается с койки, вид у него довольно заспанный. Судорожно вздохнув, Лейди задергивает занавеску и, тяжело дыша, как выбившийся из сил бегун, отходит от ниши с деланной улыбкой на лице. На лестничной площадке показываются Джейб и сиделка, мисс Портер, и в то же мгновение из-за бегущих по небу облаков выглянуло солнце. Джейб и сиделка освещены ярким светом, падающим на них сквозь узкое окошко на площадке. Они представляют собой странное и ужасающее зрелище: высокий мужчина в черном заношенном костюме, висящем на нем, как пустой мешок, — глаза на желтом лице горят злобным огнем — оперся на плечо коренастой, низенькой женщины с волосами не то светло-розового, не то оранжевого цвета, в крахмально-белом одеянии и с обычными для тех, кто нанят ходить за умирающим, чуть презрительными ободряющими интонациями приторно мурлыкающего голоса.

С и д е л к а. Взгляните, мистер Торренс, вот и солнышко выглянуло. Какое оно яркое-яркое...
Л е й д и. Мисс Портер, здесь внизу... здесь холодно.
Д ж е й б. Что она сказала?
С и д е л к а. Сказала, что там, внизу, холодно.
Л е й д и. Прохладно... Еще... не нагрелся воздух!
С и д е л к а. Он твердо решил сойти вниз, миссис Торренс.
Л е й д и. Знаю, но...
С и д е л к а. Он ведь такой настойчивый — не удержишь.
Д ж е й б (обессиленный). Давайте... давайте передохнем малость.
Л е й д и (оживленно). Да-да! Отдохните немного...
С и д е л к а. Хорошо. Отдохнем.

Они садятся рядом на скамеечку под искусственной пальмой. Джейб впился глазами в падающий на них из окошка луч света — старый свирепый зверь при последнем издыхании. Шум в нише. Чтобы заглушить его, Лейди издает какой-то испуганно-конвульсивный смешок, потирает руки и, подойдя к лестнице, притворно кашляет.

Д ж е й б. В чем дело, Лейди? Что ты так взбудоражилась?
Л е й д и. Как же, Джейб! Ведь это просто чудо! Просто не верится!
Д ж е й б. Во что не верится?
Л е й д и. Что ты спускаешься вниз.
Д ж е й б. Думала, уж не спущусь?
Л е й д и. Я не думала, что так скоро. А вы, мисс Портер, думали, что он так скоро оправится?

Джейб встает.

С и д е л к а. Отдохнули?
Д ж е й б. Да, пойдемте.
С и д е л к а. Он себя превосходно чувствует, миссис Торренс... Постучите по дереву, чтоб не сглазить!
Л е й д и. Да-да, надо постучать по дереву... по дереву... (Намеренно громко барабанит костяшками пальцев по прилавку.)

Вэл выходит из ниши. Опираясь на сиделку и едва волоча ноги, Джейб медленно продолжает свой спуск.

Осторожнее, Джейб, не переутомись. Правда, мисс Портер?
С и д е л к а. Я всегда стремлюсь активизировать пациента. Это мой метод.
Л е й д и (Вэлу, свистящим шепотом). Кофе кипит! Сними этот чертов кофейник с конфорки! (Испуганным жестом велит Вэлу идти в нишу.)
Д ж е й б. С кем это ты говоришь, Лейди?
Л е й д и. С Вэлом... с приказчиком Вэлом. Я ему велела... принести тебе... принести тебе стул.
Д ж е й б. С кем, с кем?
Л е й д и. С Вэлом. С приказчиком Вэлом. Я ведь говорила, ты же знаешь.
Д ж е й б. Пока нет. Только мечтаю познакомиться. Где он?
Л е й д и. Здесь. Здесь он, Джейб. Вэл здесь.

Вэл выходит из ниши.

Д ж е й б. Ишь ты, какая ранняя пташка!
Л е й д и. Ранней пташке достается самый жирный червячок!
Д ж е й б. Верно. А где же червячок?
Л е й д и (громко). Ха-ха!..
С и д е л к а. Осторожнее, мистер Торренс! Ступенька за ступенькой.
Л е й д и. В страстную субботу у нас всегда от покупателей отбою нет, только под рождество бывает больше — да и то не всегда. Вот я и велела Вэлу прийти сегодня на полчаса раньше.

Джейб, оступившись, падает к подножию лестницы. Лейди испуганно вскрикивает. Сиделка спешит
вниз на помощь ему. Подошедший Вэл поднимает Джейба на ноги.

В э л. Не ушиблись?
Л е й д и. Боже мой!
С и д е л к а. Какой ужас!
Д ж е й б. Ничего-ничего. Все в порядке!
С и д е л к а. Вы уверены, мистер Торренс?
Л е й д и. Ты уверен, Джейб?
Д ж е й б. Пустите. (Пошатываясь, идет к прилавку. Тяжело дыша, облокачивается и со злобной усмешкой пристально смотрит на Вэла.)
Л е й д и. Боже мой!.. Боже ты мой!..
Д ж е й б. Это, значит, и есть тот парень, что работает здесь?
Л е й д и. Да, тот самый приказчик, которого я наняла для работы по лавке.
Д ж е й б. И каков из него работничек?
Л е й д и. Очень хороший! Очень!
Д ж е й б. Больно смазлив. Женщины небось глаз не сводят.
Л е й д и. Девчонки-школьницы, как только кончат занятия, так всей гурьбой сюда: вьются здесь как мухи перед приманкой!
Д ж е й б. А которые постарше? Их он тоже приманивает? Что проку в девчонках, настоящие покупательницы — замужние женщины. У тех водятся деньжонки: они мастерицы вымогать у мужей и транжирить. Какое у тебя жалованье, паренек? Сколько я тебе плачу?
Л е й д и. Двадцать два пятьдесят в неделю.
Д ж е й б. Дешево ты его заполучила.
В э л. Еще комиссионные.
Д ж е й б. Комиссионные?
В э л. Да. Один процент с оборота.
Д ж е й б. Вот как? Не знал.
Л е й д и. Я была уверена, что при нем торговля пойдет лучше. Так и вышло.
Д ж е й б. Еще бы!
Л е й д и. Вэл, подайте стул Джейбу. Ему надо сесть.
Д ж е й б. Нет, садиться не хочу. Хочу взглянуть на новую кондитерскую.
Л е й д и. Конечно! Обязательно посмотри, Джейб! Вэл, включите свет в кондитерской! Слышите, Вэл! Я хочу, чтоб Джейб взглянул, как я ее отделала. Мне есть чем похвастаться.

Вэл проходит в кондитерскую и включает там свет: зажигаются лампочки под арками;
освещается изнутри проигрыватель-автомат.

Пойди посмотри на нее, Джейб. Мне в самом деле есть чем похвастаться!

Джейб смотрит на нее несколько секунд, затем, медленно волоча ноги, идет к сияющей призрачным светом кондитерской.
С улицы начинают доноситься возгласы зазывалы и звуки органчика, сперва едва слышные, затем все более и более громкие,
отчетливые. Сиделка идет с Джейбом, поддерживая его за локоть.

В э л (повернувшись к Лейди). Он похож на саму смерть!
Л е й д и (отойдя от него). Тсссс!

Вэл заходит за прилавок.

С и д е л к а. Прелестно! Просто прелестно!
Д ж е й б. Вот-вот. Так уж прелестно, что дальше некуда!..
С и д е л к а. Никогда не видела ничего подобного!
Д ж е й б. А другие, думаете, видели?
С и д е л к а (проходит обратно в лавку). Кто это все так разукрасил?
Л е й д и (с вызовом). Я разукрасила. Сама.
С и д е л к а. Да что вы?! Нет, в самом деле, прелесть как хорошо.

Выкрики зазывалы и бравурная мелодия органчика доносятся теперь очень громко и отчетливо.

Д ж е й б (идет обратно). Цирк, что ли, приехал или карнавал сегодня?
Л е й д и. Что?
Д ж е й б. Да вон на шоссе кто-то горланит. Вроде цирковой зазывала с органчиком.
Л е й д и. Нет, это не цирковой зазывала! Рекламное шествие — объявляют о торжественном открытии кондитерской Торренс сегодня вечером.
Д ж е й б. Как ты сказала — что они там объявляют?
Л е й д и. Открытие нашей кондитерской! Утром обойдут весь Глориоз Хилл, а днем — весь Сансет и весь Лайон. Иди поскорее сюда, Джейб, и ты увидишь их. Они как раз проходят мимо. (Возбужденная, бежит к двери, распахивает.)

Музыка все ближе и ближе.

Д ж е й б. Шустрая у меня женушка, мисс Портер! Во что мне влетит эта проклятая затея?
Л е й д и. Пустяки, Джейб. Совершеннейшие пустяки — не поверишь, как дешево. (Она разговаривает теперь с истерической оживленностью.) Я наняла их за бесценок.
Д ж е й б. И большой этот самый «бесценок»?
Л е й д и (закрывает дверь). Сущая ерунда: семь пятьдесят в час! А обойдут все три города в графстве!

Звуки затихают вдали.

Д ж е й б (с немой яростью). Шустрая у меня женушка, мисс Портер!.. Шустрая, говорю! (Выключает свет в кондитерской.) Папаша ее, Итальяшка, тоже шустрый был старичок, да сгорел!

Лейди вскрикивает.

(Медленно, с угрожающей усмешкой.) У него был виноградник на северном берегу Лунного озера. Новая кондитерская вроде бы смахивает на этот виноградник. Но Итальяшка дал маху. Здорово дал маху. Вздумал привечать черномазых. И мы сожгли его. Спалили и дом и сад со всеми виноградными лозами. И сам Итальяшка сгорел, пытаясь погасить огонь! (Отворачивается.) Мне, пожалуй, пора наверх.
Л е й д и. Ты сказал — «мы»?
Д ж е й б. Меня чего-то трясет...
С и д е л к а (поддерживая его за руку). Да-да, пойдемте наверх.
Д ж е й б. Пошли... (Идет с сиделкой к лестнице.)

Снова доносятся звуки органчика.

Л е й д и (кричит). Джейб, ты сказал — «мы»? Ты сказал: «Мы сожгли»?
Д ж е й б (остановившись у нижних ступенек лестницы и обернувшись к ней). Да, я сказал: «мы»! Я сказал: «Мы сожгли». Ты не ослышалась, Лейди.
С и д е л к а. Потихоньку, ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой... Не волнуйтесь, мистер Торренс, не волнуйтесь...

Они медленно поднимаются вверх. Шествие проходит перед самой лавкой, зазывалу, быть может, даже видно в окно.

Г о л о с з а з ы в а л ы (выкрикивает в рупор). Не забудьте, друзья, сегодня вечером торжественное открытие кондитерской Торренс! Бесплатная выпивка! Раздача подарков! Не забудьте: сегодня вечером торжественное открытие кондитерской!

Возгласы его стихают. Джейб и сиделка скрываются наверху. Органчик умолк. Хриплый крик Джейба.

С и д е л к а (сбегает вниз, кричит). У него кровь хлынула горлом! (Бежит к телефону.) Доктора Бьюкенена! (Повернувшись к Лейди.) У вашего мужа кровь горлом!

Снова громкая, бравурная мелодия органчика.

Л е й д и (она, видимо, так и не слышала, что ей сказала сиделка. Вэлу). Вы слышали, что он сказал? Он сказал — «мы» это сделали! «Мы» сожгли дом... сад... виноградные лозы... Итальяшка сгорел, сражаясь с огнем...

Свет на сцене меркнет, звуки органчика затихают.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Наступил вечер. Заходит солнце. Вэл один. Стоит как вкопанный, почти у самого просцениума, в центре, застыл в настороженной позе — так, прислушиваясь, стоят дикие животные, почуявшие близкую опасность. Слегка нахмурившись и повернув налево голову, внимательно вглядывается за пределы сцены. Отрывисто пробормотав что-то, достает сигарету и подходит к входной двери. Открывает ее и стоит у порога, всматриваясь куда-то в даль. Весь день, не переставая, шел дождь и вскоре польет снова, но как раз сейчас ослепительное солнце проглянуло на мгновение сквозь разрывы в облаках. Почти одновременно неподалеку — женский крик: громкий, хриплый крик восторга и ужаса. Женщина подбегает ближе — крик повторяется. За окном появляется Ви Толбет, ослепленная и словно обезумевшая; одной рукой прикрывает глаза, другой — судорожно ощупывает стену, пытаясь найти вход в магазин; дышит тяжело и прерывисто. Вэл отступает в сторону, берет ее за руку, чтобы помочь войти. Несколько мгновений она стоит, ничего не видя перед собой, бессильно прислонившись к овальному стеклу двери и пытаясь отдышаться.

В и. Я... Я... ослеплена!
В э л. Вы ничего не видите?
В и. Да!.. Ничего!..
В э л (подводя ее к ступу перед прилавком). Присядьте, миссис Толбет.
В и. Где?
В э л (осторожно подталкивая ее). Вот здесь.

Ви со стоном опускается на стул.

Что у вас с глазами, миссис Толбет?
В и (протяжно и глубоко вздохнув). Видение!.. Глазам моим предстало видение, которого я ждала, о котором молилась всю свою жизнь!
В э л. Вам предстало видение?
В и. Да!.. Очи спасителя! Их взор ослепил меня. (Наклонившись вперед, с болью прижав руку к глазам.) Взор спасителя выжег мне глаза!
В э л. Откиньтесь на спинку.
В и. Глазницы горят огнем!..
В э л (идет в кондитерскую). Я приготовлю вам холодные примочки для глаз.
В и. О, я заранее знала, что мне предстанет видение: все, все предсказывало это!..
В э л (в кондитерской, у холодильника). Да, это, наверное, не может не потрясти — иметь видение! (Он произносит это негромко и очень серьезно, накалывая кусочки льда и заворачивая их в носовой платок. Подходит к ней.)
В и (с детской наивностью). Я полагала, что увижу спасителя вчера, в страстную пятницу. Но я ошиблась. Если бы вы знали, как я была огорчена. Весь день я томилась, ждала этого видения, но день прошел, и ничего особенного не случилось. Но сегодня...

Вэл кладет примочку ей на глаза.

...сегодня я уже примирилась, взяла себя в руки и вышла из дому, чтобы помолиться в пустой церкви и поразмышлять о завтрашнем воскресении Христовом. И вот, когда я шла по дороге, погруженная в мысли о таинстве пасхи, — пелена (произносит это слово врастяжку, с содроганием) — пелена вдруг словно пала с глаз моих. Свет!.. Ослепительный свет!.. Он будто иглами пронзил мне глаза...
В э л. Свет?
В и. Да-да, свет!.. Мы ведь живем между светом и тенью... Свет и тень, свет и тень — таков мир, в котором мы живем...
В э л. Да. Между светом и тенью. (Кивает головой в знак того, что понимает ее и полностью согласен с ней.)

Они сейчас словно двое детей, наткнувшихся невзначай, на обычной проселочной дороге, на смысл жизни.

В и. Мир света и тени — вот в каком мире мы живем... И они.. они слиты друг с другом: тень со светом...

Через окно в лавку вглядывается какой-то мужчина.

В э л. Да, они смешаны в нашем мире: тень и свет.
В и. И вот тогда... (запинаясь, словно вглядываясь в представшее ей видение) ...я услышала удар грома! Небо разверзлось!.. И там, в разверзшихся небесах, я увидела... да-да, уверяю вас, — увидела огромные, сияющие очи воскресшего Христа... Не распятого, а воскресшего! ...то есть, я хотела сказать, воскресшего после распятия — большие, сияющие очи воскресшего Христа! И затем — что-то невероятное... (Подняв обе руки, она широко загребает ими воздух, пытаясь описать апокалиптическую смятенность атмосферы.) И его десница! Невидимая!!! Я не видела его десницы, но она коснулась меня — здесь! (Берет руку Вэла и прижимает к своей большой грузной груди.)
Т о л б е т (появляется в кондитерской, яростно). Жена!!

Ви вскакивает со стула, сбрасывая примочку с глаз. У нее вдруг перехватило дыхание, и она резко
отшатнулась: ужас и разрушенный экстаз, испуг и вера — все смешалось в ее взгляде.

В и. Это ты?!
Т о л б е т. Жена!!
В и. Ты-ы?!
Т о л б е т (приближаясь к ней). Жена!
В и (протяжно). Глаза-а! (Ослабев, как подкошенная, падает на колени, протягивая руки к Вэлу.)

Вэл пытается поднять ее. Двое или трое мужчин за окном всматриваются в лавку.

Т о л б е т (отталкивая Вэла). Руки прочь! Не смей прикасаться к пей! (Грубо хватает ее и тащит к двери.)

Вэл двинулся было следом, чтобы помочь Ви.

Ни с места! (У двери, Вэлу.) Я сейчас вернусь.
В э л. Я не собираюсь уходить.
Т о л б е т (выходя с Ви за дверь). Зайди сюда, Пес, и того парня тоже прихвати с собой.
Г о л о с з а д в е р ь ю. Он спутался с женой шерифа, а тот застукал их.

Другой голос повторяет то же самое в некотором отдалении. Входит Пес Хэмма, молча становится у двери. На улице не утихает возбужденный говор. Последующую сцену надо играть, не нажимая, как бы между прочим, словно обычный знакомый ритуал.

В э л. Что вам здесь нужно?

Пес не отвечает. Вынул из кармана складной нож, открыл, отходит направо. Появляется Коротыш.

Г о л о с а (за открытой дверью).
— Что ему здесь надо, у нас, этому подонку?!
— Сукин сын, петли захотел...
— Что с ним нянчиться!..
В э л. Что вам здесь?..

Коротыш закрывает дверь и, вынув из кармана складной нож, молча стоит у порога.
Вэл переводит взгляд с одного на другого.

Уже шесть часов. Магазин закрыт.

Коротыш и Пес посмеиваются: сухой, царапающий смешок, похожий на шуршание опавших листьев.
Вэл направляется к двери, но, увидев вошедшего Толбета, резко останавливается.

Т о л б е т. Кому я сказал — ни с места!
В э л. Я никуда не иду.
Т о л б е т. Ну-ка, стань подальше, вон под тем светом.
В э л. Под каким светом?
Т о л б е т. Под тем. (Показывает.)

Вэл заходит за прилавок.

Хочу проглядеть фотографии разыскиваемых лиц. Может, и по тебе решетка скучает?
В э л. Никто по мне не скучает.
Т о л б е т. По такому красавчику, да чтоб никто не скучал?!

Коротыш и Пес смеются. Вэл — за прилавком; затененная зеленым абажуром лампочка, под которой
он стоит, бросает на него резкий свет. Толбет перебирает фотографии, которые достал из кармана.

Какой у тебя рост?
В э л. Не мерил.
Т о л б е т. Вес?
В э л. Не взвешивался.
Т о л б е т. Шрамы, отметины на теле есть?
В э л. Нет, сэр.
Т о л б е т. Расстегни рубашку.
В э л. Зачем? (Он не выполняет приказания.)
Т о л б е т. Расстегни ему рубашку, Пес.

Быстро шагнув к Вэлу, Пес раздирает ему рубашку до самого пояса. Вэл рванулся вперед,
но Пес и Коротыш наставили на него ножи, и он отшатнулся.

Вот так-то лучше. Стой и не рыпайся. Чем занимался прежде?

Коротыш присаживается на ступеньки.

В э л. Когда — «прежде»?
Т о л б е т. Прежде, чем явился сюда.
В э л. Бродил по белу свету, играл...
Т о л б е т. Играл?
П е с (придвигаясь к центру сцены). Во что играл? С кем?
К о р о т ы ш. В кошки-мышки с чужими женами?

Пес смеется.

В э л. Нет. Играл на гитаре и пел... (Дотрагивается до гитары на прилавке.)
Т о л б е т. Дай-ка взглянуть.
В э л. Глядите. Только не трогайте. Я никому не позволяю дотрагиваться до нее, кроме музыкантов.

Пес и Коротыш подходят ближе.

П е с. Что ты скалишь зубы, парень?
К о р о т ы ш. Да он вовсе не скалит зубы — просто рот подергивается, как лапа у дохлой лягушки.

Смеются.

Т о л б е т. Что это там за мазня на твоей гитаре?
В э л. Имена. Подписи.
Т о л б е т. Чьи?
В э л. Музыкантов. Мертвых и живых.

Они читают вслух имена, начертанные на гитаре: Бесси Смит, Лидбелли, Вуди Гатри, Джелли Ролл Мортон и другие. Коротыш и Пес склонились над гитарой, направив открытые ножи на Вэла. Пес дотрагивается до деки, притягивает гитару к себе. Вэл внезапно с кошачьей ловкостью вскакивает на прилавок и бежит по нему, увертываясь от их рук.

С и д е л к а (сбегает на площадку). Что здесь происходит!
Т о л б е т (одновременно с ней). Стой! Кому говорят — стой!

Хриплые крики Джейба.

С и д е л к а (возбужденная, на одном дыхании). Где миссис Торренс? У меня наверху тяжело больной, а жена его исчезла.

Джейб громко стонет.

Через мои руки прошли сотни больных, но никогда я еще не видела, чтобы жена не обращала ни малейшего внимания на...

Джейб снова стонет. Когда сиделка возвращается наверх, стоны его стихают.

Т о л б е т (не дав договорить сиделке). Пес! Коротыш! Прочь от прилавка! Сходите-ка проведайте Джейба, оставьте нас с парнем с глазу на глаз. Ступайте наверх!
К о р о т ы ш. Пошли, Пес.

Идут наверх. Вэл, тяжело дыша, стоит на прилавке.

Т о л б е т (усаживается в кресло для примерки обуви. Держит он себя сейчас, оставшись наедине с Вэлом, с какой-то странной, чуть ли не конфузливой мягкостью: он словно распознал его чистоту и устыдился на какое-то мгновение той садистической жестокости, с которой он и его подручные поступают с Вэлом). Ну ладно, ладно, паренек. Слезай. Не трону я твою гитару.

Вэл спрыгивает с прилавка.

Но сказать я тебе кое-что скажу. Есть одно такое графство, на границе которого стоит столб с надписью. Надпись такая: «Черномазая бестия! Да не падут на тебя в этом графстве лучи заходящего солнца». И все! Никаких угроз, просто дружеский совет: черномазая бестия, да не падут на тебя в этом графстве лучи заходящего солнца! (Хрипло смеется, встает и делает шаг по направлению к Вэлу.) Так вот, сынок. Ты не черномазый, и мы с тобой в другом графстве, но мне все же хотелось бы, чтоб ты представил себе, скажем, такую надпись: «Да не падут на тебя, паренек, в этом графстве лучи восходящего солнца!» Я сказал «восходящего», а не «заходящего», потому что солнце уже заходит и ты не успеешь собраться. Но, я думаю, если тебе действительно дорог тот инструмент, что ты держишь в руках, ты облегчишь мою задачу и не позволишь лучам восходящего солнца коснуться тебя у нас в графстве. Дошло?

Вэл смотрит на него, тяжело дыша, лицо его непроницаемо.

(Идет к двери.) Надеюсь, дошло. Я не люблю насилия. (Обернувшись назад и кивнув Вэлу, выходит на улицу, освещенную пламенем вечерней зари.)

Далеко вдали лают собаки. Вступает гитара — медленный грустный блюз «Пёсий вой». Пауза. Вэл недвижим, он только
медленно покачивает в руках гитару. Наконец его встревоженный, отсутствующий взгляд твердеет. Коротко кивнув сам
себе головой, распахивает занавеску и, войдя в нишу, снова задергивает ее. Свет на сцене меркнет, обозначая перерыв
между картинами.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Через полчаса. Сцена освещена более условно, чем в предыдущих картинах. Помещение погружено в полумрак, ясно различимы только вертикальные линии столбов и некоторые отдельные предметы, как, например, пальма на лестничной площадке. Отчетливо видна также кондитерская, превращенная Лейди в призрачный бумажный виноградник. Действие происходит на фоне вечернего пейзажа, открывающегося за большим окном. Порывисто свистящий ветер метет по небу облака, и колдовской пейзаж то вдруг озаряется лунным светом, то снова тускнеет. Свора тюремных собак все еще не угомонилась: время от времени слышен их яростный захлебывающийся лай. Мимо лавки в загадочной спешке то и дело снуют какие-то фигуры, они поднимают призывным жестом руки и что-то тихо выкрикивают. Выхваченные из мрака светом лампочки, висящей за дверью, они подобны теням в подземном царстве. В начале картины сцена пуста, слышен только звук шагов: кто-то спускается по лестнице. С улицы врываются Долли и Бьюла.

Д о л л и (приглушенный крик). Песик?!
Б ь ю л а (так же). Короты-ыш!
Е в а (показывается на площадке, тихо, в тоне ее превосходство привилегированного посетителя, допущенного к постели больного). Потише, пожалуйста! Мистер Биннингс и мистер Хэмма (так зовут мужей Долли и Бьюлы) наверху у Джейба... (Продолжает спускаться.)

На площадке появляется всхлипывающая Сестрица.

Е в а. Спускайся осторожнее, Сестрица.
С е с т р и ц а. Помоги мне. Я едва держусь на ногах.

Ева не обращает на ее просьбу внимания, смотрит на Долли и Бьюлу.

Б ь ю л а. У него все еще идет кровь?
Е в а. Кровотечение, кажется, удалось остановить. Ах, Сестрица, Сестрица, возьми себя в руки! Всем нам рано или поздно приходится сталкиваться с этим.
Д о л л и. Он без сознания?
Е в а. Нет, кузен Джейб в твердой памяти и здравом рассудке. Сиделка Портер говорит, что для человека, потерявшего столько крови, у него пульс удивительного наполнения. Ему, конечно, сделали переливание...
С е с т р и ц а. Дважды.
Е в а (подходит к Долли). Да. И еще впрыснули глюкозу. И сразу, как по волшебству, к нему возвратились силы.
Б ь ю л а. А она наверху?
Е в а. Кто?
Б ь ю л а. Лейди.
Е в а. Нет! Говорили, к косметичке зашла, а с тех пор ничего не слышала о ней.
Б ь ю л а. Не может быть!
Е в а. Спросите Сестрицу.
С е с т р и ц а. Она все еще не отказалась от мысли...
Е в а. ...устроить сегодня торжественное открытие кондитерской. Включи там свет, Сестрица.

Сестрица проходит в украшенную кондитерскую и включает там свет.
Изумленные восклицания Долли и Бьюлы.

В ее поступках, разумеется, нет и капли благоразумия. Она окончательно спятила, но это все-таки не извиняет ее. Час назад, примерно в пять, она звонила, но даже не заикнулась о Джейбе, даже не назвала его имени. Спросила только, прислала ли Руби Лайтфут ящик виски «Сигрэм». И сразу повесила трубку, не успела я... (Идет направо.)
Б ь ю л а (входит в кондитерскую). О, теперь мне все понятно! Теперь я вижу, что она здесь устроила. Электрическая луна, звезды из серебряной бумаги, искусственные виноградные лозы!.. Вот, оказывается, во что она превратила это помещение — в виноградник на Лунном озере!
Д о л л и (усаживаясь в кресло для примерки обуви, внезапно). Вот она!.. Вот она идет!

Сестры Темпл в кондитерской отходят в сторону, их теперь не видно. Входит Лейди. На ней
дождевик с капюшоном. В руках большая бумажная сумка с покупками и картонная коробка.

Л е й д и. Ну, чего умолкли, валяйте дальше: у меня уже и так уши горят.
Б ь ю л а (входя в лавку). Лейди!.. О боже мой, Лейди!
Л е й д и. Что это вы произносите мое имя таким жалостливым тоном? А? (Откидывает капюшон, кладет сумку и коробку на прилавок. Взор ее сверкает.) Вэл! Вэл! Где мой приказчик, не знаете?

Долли отрицательно качает головой.

Сидит, наверно, в «Синей птице» и уминает бифштекс с жареной картошечкой и капустным салатом — и все за семьдесят пять центов...

Шум в кондитерской.

Кто там, в кондитерской? Это вы, Вэл?

Из кондитерской выходят сестры Темпл и надменно шествуют мимо нее.

Л е й д и. Уходите, девоньки?

Сестры Темпл выходят из лавки.

Слава тебе, господи, убрались. (Смеется. Сбрасывает плащ на прилавок. На ней нарядное платье с глубоким вырезом, на шее тройная жемчужная нить, к корсажу приколот бант из пурпурных атласных лент.)
Б ь ю л а (печально вздохнув). Сколько лет мы знакомы, Лейди?
Л е й д и (заходит за прилавок, вынимает из коробки бумажные колпаки и свистульки). Много. Много лет, Бьюла. Вы, наверное, еще помните, как мои родители приехали сюда на грузовом пароходишке из Палермо... По пути мы заходили в Венесуэлу — в Каракас, папа там еще купил обезьянку. Шарманка и обезьяна — вот все, что мы везли с собой. Я и сама была тогда чуть больше обезьянки, ха-ха!.. Помните обезьянку, Бьюла? Тот, кто продал ее папе, утверждал, что она совсем молоденькая, но он солгал: обезьянка была стара, на ладан дышала. Ха-ха!.. Но зато какая была нарядная! (Выходит из-за прилавка.) На ней был зеленый бархатный костюмчик и маленький красный колпачок, который она подкидывала и ловила. Да еще у нее был бубен, она собирала в него денежки после представления. Ха-ха-ха... Шарманка играла, а обезьянка все плясала и плясала на солнцепеке, ха-ха! «O Sole Mio, da, da, da, daaa...!» (Садится на стул у прилавка.) Однажды она слишком долго плясала на солнцепеке — она была дряхлой обезьянкой — и свалилась замертво... И тогда папа обернулся к зрителям, поклонился и сказал: «Представление окончено, обезьянка сдохла». Ха-ха!..

Небольшая пауза.

Д о л л и (с заискивающей ехидностью). Просто удивительно, до чего Лейди умеет владеть собой.
Б ь ю л а. Да-да, просто удивительно!..
Л е й д и. Что касается меня — представление еще не окончено, и обезьянка еще не сдохла! (Вдруг.) Вэл!.. Это вы, Вэл?

Кто-то вошел в дверь кондитерской — задребезжали под порывом ветра подвешенные там колокольчики. Лейди рванулась
к арке, но остановилась, увидев вошедшую Кэрол. На ней демисезонное пальтецо и матросская шапочка с загнутыми вниз полями,
на которых выведено название корабля и какая-то дата: то ли память о чем-то уже прошедшем, то ли напоминание о предстоящем.

Д о л л и. Вот вам и первый посетитель, Лейди.
Л е й д и (заходит за прилавок). Кондитерская закрыта, Кэрол.
К э р о л. Там вывеска: «Открытие сегодня».
Л е й д и. Для вас — закрыта.
К э р о л. Мне придется побыть здесь немного. Задержали мою машину: у меня, видите ли, нет прав — их еще раньше у меня отобрали. Хочу попросить кого-нибудь перевезти меня через реку.
Л е й д и. Можете взять такси.
К э р о л. Мне сказали, ваш приказчик уезжает сегодня, и я хотела...
Л е й д и. Кто вам сказал, что он уезжает?!
К э р о л (идет к прилавку). Шериф Толбет. А начальник полиции посоветовал договориться с вашим приказчиком. Раз уж ему сегодня тоже придется переезжать через реку, он мог бы сесть вместо меня за руль.
Л е й д и. Вам дали неверные сведения!
К э р о л. А где он? Я не вижу его.
Л е й д и. Зачем вы его преследуете? Он вами не интересуется. С чего бы это вдруг ему уезжать сегодня?

Дверь кондитерской снова открывается. Лейди выходит из-за прилавка.

Л е й д и. Вэл? Это вы, Вэл?

Из кондитерской выходит колдун-негр. Он быстро и невнятно бормочет про себя, протягивая вперед руку,
в которой зажато что-то. Бьюла и Долли с возмущенными возгласами бегут к двери.

Нет, нет, не нужна мне ваша ворожба! Уходите!

Негр оборачивается и хочет уйти.

К э р о л (проходит в глубину сцены). Дядюшка! Клич Чоктоу! Я дам тебе за него доллар.

Тяжко вздохнув, Лейди недовольно отворачивается. Негр кивает, запрокидывает голову и, вытянув свою индюшечью шею, издает ряд отрывистых, лающих звуков, все более и более высоких по тону, завершающихся долгим, напряженно-страстным воплем. Вопль этот вызывает бурную реакцию у каждого, кто его слышит. Бьюла и Долли выбегают из лавки. Лейди недвижима, но у нее перехватывает дыхание. Пес и Коротыш сбегают вниз с негодующими криками и, не обращая внимания на Лейди, хватают негра и выталкивают за дверь,
в то время как жены их взывают с улицы: «Коротыш!», «Песик!» Вэл распахивает занавеску и выходит из ниши, словно только и ожидал этого вопля, чтобы появиться. Сверху доносятся хриплые, яростные крики Джейба; затем он в изнеможении умолкает. Кэрол подходит к самому краю сцены.

(Себе и зрителям.) Еще сохранилась какая-то дикость в наших краях! Их населяли раньше дикари и дикарки, и в сердцах их была какая-то дикая нежность друг к другу. А теперь край наш точит хворь. Чахоточный неоновый румянец горит у него на щеках, сжигает его. И не только его, не только наш край... Я буду ждать за дверью в машине. Быстрей моего домика на колесах нет ничего во всем Двуречном графстве. (Выходит.)
Л е й д и (смотрит на Вэла широко открытыми вопрошающими глазами. Рука ее судорожно прижата к горлу. С наигранной беспечностью.) Что ж ты не сопровождаешь ее?
В э л. Я никого не собираюсь сопровождать. Один приехал и уеду как-нибудь тоже без попутчиков.
Л е й д и. Тогда надень белую куртку. Будешь прислуживать сегодня в кондитерской.

Вэл пристально смотрит на нее, не двигаясь с места.

(Хлопнув два раза в ладоши.) Живей, живей, поторапливайся! Сеанс кончается через полчаса, и они все махнут прямо сюда!.. Тебе надо еще успеть наколоть лед для коктейлей.
В э л (повторяет, словно бы думая, что она не в своем уме). «Наколоть лед для коктейлей»? (Идет к прилавку.)
Л е й д и. Да. Затем позвонишь Руби Лайтфут и скажешь ей, что мне нужна еще дюжина полупинтовых бутылок виски «Сигрэм». Вообще-то оно не самое ходкое, но ты, надеюсь, сумеешь управиться с бутылками под прилавком? Ничего-ничего: я подмажу кого следует, чтоб нас не трогали. (Прерывисто вздыхает, прижав руки к груди.) Но вот за чем гляди в оба: чтобы не продавать спиртное подросткам. Ни в коем случае! Если не сумеешь определить возраст на глаз, — требуй шоферские права: там проставлен год рождения. Отпускай только тем, кто родился до... Сейчас соображу... Значит, надо отнять двадцать один год от... Ну ладно, потом посчитаю... Ну чего стал как пень? Пошевеливайся! Слышал, что я сказала?! Вот бестолочь, право!..
В э л (кладет гитару на прилавок). Еще вопрос, Лейди, кто из нас бестолочь.
Л е й д и. Живо, сказала я! Живо!
В э л. Чем это ты себя так подхлестнула, а? Вожжа под хвост попала... или, может, бензендринчика глотнула с черным кофе — для храбрости? (Насмешка его беззлобна, пожалуй, даже участлива, но решение принято: он уже не здесь, он снова в ночных кабаках, среди тамошних девок, спаивающих посетителей за мзду от хозяина, среди выступающих там актеришек. Он стоит у прилавка и, когда Лейди стремглав бросается в кондитерскую, хватает ее за обнаженную руку, притягивает к себе и держит за обе руки, не отпуская.)
Л е й д и. Что это ты?!
В э л. Хватит трепыхаться, как рыбка на крючке!
Л е й д и. Ступай, надень белую куртку и...
В э л. Сядь. Нам нужно поговорить.
Л е й д и. У меня нет времени.
В э л. Есть дело. Надо обсудить.
Л е й д и. В другой раз.
В э л. Отмени эту затею! Кондитерская сегодня не откроется!
Л е й д и. Можешь прозакладывать свою драгоценную жизнь — откроется!
В э л. При чем тут моя драгоценная жизнь?
Л е й д и. Тогда я прозакладываю свою жизнь, драгоценную или недрагоценную: кондитерская сегодня откроется.
В э л. Твоя жизнь — твоя, моя — моя!.. (Грустно пожав плечами, отпускает ее руки.)
Л е й д и. Да нет, ты, наверно, просто не до конца понимаешь!.. Здесь наверху убийца!.. Убийца моего отца!.. Человек, который сжег отцовский виноградник, сжег мою жизнь, сжег три человеческие жизни: две живые и одну неродившуюся... Это он заставил меня совершить убийство, он!.. (На мгновение она застыла.) Теперь он умирает, и я хочу, чтоб перед смертью он увидел — виноградник снова открыт! Услышал, как виноградник, который он когда-то сжег, воскрес из мертвых, здесь, сегодня, в то время, как сам он подыхает. Это необходимо, это просто необходимо, и никакая сила на земле не сможет помешать этому. Не в том даже дело, черт побери, что я так хочу, не в том!.. Нет, это просто должно случиться, должно, чтобы... чтобы все стало на свое место, чтобы... чтобы... не дать себя победить! Понял?.. Ты понял меня? Просто для того, чтобы не дать себя победить!.. О нет, теперь я не буду побеждена, нет, нет — теперь нет! (Обнимает его.) Спасибо, что остался со мной! Бог тебя благословит за это!.. А теперь иди. Иди и надень свою белую куртку...

Вэл смотрит на нее, как бы колеблясь между естественным влечением сердца и тем, чему научила его жизнь с тех пор, как он покинул Ведьмину заводь. Затем снова пожимает плечами все с тем же грустным вздохом и идет в нишу. Надевает куртку, достает из-под раскладушки обернутый в брезент тючок со своими пожитками. Лейди берет с прилавка бумажные колпаки, свистульки, маски, проходит в кондитерскую и раскладывает по столикам. Затем идет обратно, но, увидев Вэла, который выходит из ниши в своей куртке из змеиной кожи и с пожитками в руке, резко останавливается.

Я просила тебя надеть белую куртку, а ты надел куртку из змеиной кожи, в которой приехал сюда.
В э л. В ней приехал, в ней и уезжаю.
Л е й д и. Как ты сказал? Уезжаешь?
В э л. Да, мэм, я сказал «уезжаю». Осталось только уладить одно небольшое дельце: получить жалованье...
Л е й д и (только теперь ее пронзил ужас — состояние, подобное тому, которое в бое быков называют «моментом истины», когда матадор со своей шпагой идет прямо на бычьи рога, чтоб нанести последний, смертельный удар). Значит... значит, ты... выходишь из игры, так, что ли?
В э л. Вещи уже собраны. Поспею к автобусу, что идет на юг.
Л е й д и. Так-так... Почему ж не поспеть?.. Только я не из тех, кого можно одурачить, дружочек. Она ожидает тебя за дверью в своей роскошной машине, и ты...

Шаги на лестнице. Они отшатнулись друг от друга. Вэл ставит тючок на пол и отходит в глубину.
На лестничной площадке показывается сиделка.

С и д е л к а. Миссис Торренс, вы здесь?
Л е й д и (подходит к лестнице). Да. Я здесь. Уже вернулась.
С и д е л к а. Могу я попросить вас подняться? Мне надо поговорить с вами о мистере Торренсе.
Л е й д и (кричит сиделке). Одну минуточку. Сейчас поднимусь.

Наверху захлопывается дверь.

(Поворачивается к Вэлу.) Так как же, миленький? Ты, я гляжу, напуган чем-то?
В э л. Мне угрожали насилием, если я останусь здесь.
Л е й д и. Я плачу кому надо, чтобы быть в безопасности в этом графстве, немало плачу. И за себя и за тебя.
В э л. Нет, мэм, мой срок здесь истек.
Л е й д и. Ты говоришь об этом, словно отбыл срок в тюрьме.
В э л. Я застрял здесь дольше, чем следует, Лейди.
Л е й д и. Понятно. А как же я?
В э л (подходит к ней). Я мог бы уйти, не дожидаясь тебя, но хотелось сказать тебе кое-что. Я никогда не говорил этого никому. (Кладет ей руку на плечо.) Я люблю тебя, Лейди. Чувствую, что по-настоящему люблю тебя. (Целует ее.) Я буду ждать за пределами графства, назначь только время и...
Л е й д и (отодвигаясь от него). Нет, нет, нет, миленький, нечего заливать мне насчет любви! Кому угодно, только не мне! Велика ли трудность сказать «люблю», когда тебя ждут за дверью, чтобы умчать отсюда — бесплатно и с удобствами!..
В э л. Помнишь, что я тебе сказал в тот вечер, когда мы впервые встретились?
Л е й д и. Как не помнить? Все помню! И про собачью температуру, и про какую-то птицу... ах да, у которой нет лапок, и она должна спать на ветре!..
В э л (перебивая). Нет, не это. Не это!
Л е й д и. Ах да — насчет того, что ты можешь уездить женщину. Я еще сказала: «Чушь!» Беру свои слова назад! Можешь! Ты можешь уездить женщину! До того уездить, что она свалится замертво, и после этого ты еще будешь пинать ее ногами, чтобы удостовериться, что она уж не сумеет встать!..
В э л. Да нет, другое. Помнишь, я говорил тогда насчет того, что покончил с...
Л е й д и. Помню, помню!.. Нечего сказать — долго ты сумел удержаться на первой своей постоянной работе!
В э л. Да, долго. Слишком долго!
Л е й д и. Четыре месяца и пять дней, дружочек! Так! И сколько же я тебе, выходит, должна?
В э л. Я просил сохранять все деньги и выдавать мне только...
Л е й д и. ...на насущные расходы? Верно. Могу дать полный отчет, до последнего цента. Ты получил восемьдесят пять... нет, девяносто долларов. В общем, сущие пустяки — кот наплакал. А хочешь знать, сколько получишь еще? Если только получишь, конечно? Изволь! Обойдусь без бумаги и карандаша: все уже подсчитано. Я должна тебе пятьсот восемьдесят шесть долларов, и это уж не кот наплакал, миленький ты мой!.. Но только знай... (переводит дух) ...если попытаешься удрать сегодня — а ты ведь заранее не поставил меня об этом в известность, — не получишь ничего, ровно ничего! Большой, круглый нуль — вот все, на что можешь рассчитывать!

Чьи-то возгласы у двери кондитерской: «Эй вы, там! Открыто у вас, что ли?»

(Бросается туда с криком.) Закрыто! Закрыто! Уходите!

Вэл направляется к кассе.

(Оборачивается к нему, тяжело дыша.) Берегись, приятель! Если только дотронешься до кассы, я распахну настежь дверь и заору: «Приказчик грабит лавку!..
В э л. Лейди!
Л е й д и (в неистовстве). Ну?..
В э л. Хватит!..
Л е й д и. Ну?..
В э л. Хватит бесноваться!! Не нужны мне твои деньги! Уйду и так.
Л е й д и. О, значит, ты меня плохо понял! С деньгами или без них, но ты отсюда не уйдешь!
В э л. Я уже собрал свои пожитки. (Поднимает с пола тючок.)
Л е й д и (бежит к прилавку и хватает гитару). Тогда я пойду наверх и соберу свои! А это захвачу с собой, чтобы быть уверенной, что ты меня подождешь...
В э л (снова ставит тючок на пол, подходит к ней). Лейди!..
Л е й д и (замахнувшись гитарой). Не подходи!..
В э л. Зачем тебе...
Л е й д и. Не подходи!..
В э л... моя гитара?
Л е й д и. Для безопасности, чтоб ты не...
В э л. Что с тобой, Лейди? Ты сегодня с самого утра словно не в себе...
Л е й д и. С утра? Дольше, гораздо дольше!.. Пусть твоя «подруга жизни» побудет со мной, пока не соберусь. Я ухожу!.. Если ты уходишь, то и я с тобой. Ухожу!.. Куда угодно, но ухожу!!

Он делает шаг по направлению к ней.

(Заходит за прилавок.) Не веришь мне? А что мне, по-твоему, делать? Ну что, скажи?! Остаться здесь, в этой лавке, среди бутылок и ящиков, а ты укатишь черт знает куда, не оставив свой ближайший адрес?..
В э л. Я дам тебе свой ближайший адрес.
Л е й д и. Благодарю! Благодарю покорно!.. Что мне с ним прикажешь делать — миловаться там за занавеской? «Ах, мой милый адресочек, обними меня, поцелуй меня, будь мне верен до гроба!» (Глумливо сюсюкает, потом горло ее перехватывает спазма, с глухим сдавленным рыданием она прижимает стиснутый кулак ко рту.)

Он осторожно приближается к ней, протягивает руку к гитаре. Она отступает назад, кусает губы, глаза ее сверкают.
Сверху слышен стук Джейба.

Ни шагу дальше! Хочешь, чтоб я разбила ее?
В э л. Он стучит наверху — зовет.
Л е й д и. Знаю!.. Это Смерть стучит и зовет меня!.. Думаешь, я не слышу эти звуки: вроде как кости постукивают друг о друга! Можешь спросить меня, каково жить там наверху — со Смертью в одной клетке, — и я отвечу!.. У меня вся кожа холодеет, когда он прикасается ко мне! Но я терпела, я терпела все эти годы! Я сердцем, наверно, знала, что кто-нибудь придет и выведет меня из этого ада! И ты пришел!.. Ты пришел за мной! Взгляни же теперь на меня! Я снова живу, я снова живой человек!! (Судорожное рыдание. Совладав с собой, продолжает уже чуть спокойнее.) Теперь уж я не буду чахнуть во мраке. Способен ты это понять своей башкой?.. Так слушай внимательно. Не только твое несчастное жалованье — все, что только у меня есть в этой проклятой лавке, все, что накопила здесь Смерть, — все это твое! Дождись только, пока Смерть сдохнет, и тогда мы уйдем! Понял?.. Теперь ты понял? Тогда надевай белую куртку! Сегодня вечером — праздник! Мы торжественно открываем... (бежит в кондитерскую).. новую кондитерскую!..

Вэл бежит за ней и хватает ее за руку, в которой она держит гитару.

(Высвобождается яростным рывком.) Не тронь меня, а то от твоей гитары одни щепки останутся! Ну!.. Попробуй только!..

Быстрые шаги на лестнице.

А, мисс Портер.

Жестом велит Вэлу отойти. Он заходит в нишу. Лейди кладет гитару на пол, у проигрывателя.

С и д е л к а (спускаясь, настороженно). Что это вы так задержались?
Л е й д и. У меня тут масса... (Голос оборвался. С безмолвной яростью глядит она в непреклонное лицо сиделки.)
С и д е л к а. Масса чего?..
Л е й д и. ...дел — их надо... надо уладить... (Глубокий, судорожный вдох; ее стиснутый кулак прижат к груди.)
С и д е л к а. Мне послышалось, будто вы здесь с кем-то препирались.
Л е й д и. Да-да... Какой-то пьяница, проезжий, поднял шум — я отказалась продать ему виски...
С и д е л к а (подходит к двери). А-а!.. Мистер Торренс спит: он принял снотворного.
Л е й д и. Вот и хорошо... (Садится в кресло для примерки обуви.)
С и д е л к а. Я ему дала гипосульфит в пять часов...
Л е й д и. Скажите, мисс Портер, эти лекарства — разве не ослабляют они сердца?
С и д е л к а. Да, понемногу.
Л е й д и. И сколько обычно это длится... ну, словом, долго ли выдерживает сердце действие этих лекарств?
С и д е л к а. Зависит от возраста пациента, от состояния сердца. А что?
Л е й д и. Никак нельзя сделать так, чтобы... чтобы... облегчить их действие?
С и д е л к а. Что вы имеете в виду, миссис Торренс?
Л е й д и. Я хочу сказать — сократить мучения больного?..
С и д е л к а. О, я понимаю вас, миссис Торренс! (Защелкивает сумочку.) Понимаю, что вы имеете в виду! Но убийство — всегда убийство, какие бы обстоятельства ему ни сопутствовали.
Л е й д и. Кто вам сказал об убийстве?
С и д е л к а. Вы сказали «Сократить мучения больного».
Л е й д и. Да, как милосердный хозяин сокращает мучения животного, когда оно в агонии...
С и д е л к а. Человек и животное — не одно и то же, миссис Торренс. И я вовсе не считаю, что...
Л е й д и (перебивая). Не читайте мне проповеди, мисс Портер. Я просто хотела узнать...
С и д е л к а (перебивая). Я не читаю вам проповеди. Я только ответила на ваш вопрос. А если вам нужен кто-нибудь, чтобы укоротить жизнь вашего мужа...
Л е й д и (вскакивает, перебивая ее). Как вы смели?..
С и д е л к а. Я вернусь в половине одиннадцатого.
Л е й д и. Не надо!
С и д е л к а. Что?
Л е й д и (заходит за прилавок). Не возвращайтесь в половине одиннадцатого! И вообще вы здесь больше не нужны!
С и д е л к а. Обычно меня освобождает от ухода за пациентом сам врач.
Л е й д и. На этот раз вас освобождает от ухода за пациентом жена пациента.
С и д е л к а. Об этом мы еще поговорим с доктором Бьюкененом.
Л е й д и. Я сама позвоню и договорюсь с ним. Вы мне не нравитесь. Ухаживать за больным, видимо, не ваше дело. У вас холодные глаза. Вам, наверно, доставляет удовольствие видеть страдания больного.
С и д е л к а. Я знаю, почему вам не нравятся мои глаза. (Щелкает замочком сумки.) Потому что они проницательны, от них ничего не укроется.
Л е й д и. Что вы так уставились на меня?
С и д е л к а. Не на вас, а на ту вон занавеску. Оттуда идет дымок: верно, что-то горит. (Двинулась к нише.)
Л е й д и. Нет!.. Не смейте. (Хватает ее за руку.)

Сиделка отталкивает Лейди и подходит к нише. Вэл встает с раскладушки, раздвигает занавеску и холодно смотрит на нее.

С и д е л к а. Ах, извините, ради бога! (Поворачивается к Лейди.) Стоило мне только взглянуть на вас в прошлую пятницу утром, когда я впервые пришла сюда, и я сразу поняла: вы беременны.

Лейди вздрагивает.

А стоило мне только взглянуть на вашего мужа, и я сразу поняла: не от него. (Отворачивается и надменно шествует к двери.)
Л е й д и (внезапно вскрикивает). Спасибо!.. Спасибо, что сказали. Я не смела поверить, что это правда!
С и д е л к а. Похоже, вы не испытываете ни капли стыда?
Л е й д и (в упоении). Нет, я не испытываю стыда! Я испытываю радость! Огромную радость!
С и д е л к а (мстительно). Почему бы вам тогда не нанять глашатая раструбить это повсюду?
Л е й д и. Вы сделаете это бесплатно. Ступайте, раструбите повсюду, чтобы все знали, все, все!

Сиделка выходит. Вэл быстро идет к двери, запирает. Затем подходит к Лейди.

В э л. Это правда — что она сказала?

Потрясенная тем, что услышала, Лейди медленно движется к прилавку. Затем на лице ее появляется изумленно-счастливое
выражение. На прилавке — груда серебряных и золотых бумажных колпаков для торжественного открытия кондитерской.

(Резким шепотом.) Она сказала правду, эта женщина?
Л е й д и. Ты похож на перепуганного мальчугана.
В э л. Она пошла трезвонить по всему городу.

Пауза.

Л е й д и. Тебе надо уйти — оставаться здесь опасно. Возьми из кассы все, что тебе следует, и уходи. Уходи, уходи. Возьми ключи от моей машины и поскорее уезжай за реку: тебе надо уехать в другое графство. Ты выполнил то, ради чего приехал сюда...
В э л. Значит... значит — правда?..
Л е й д и (садясь на стул у прилавка). Правда, истинная правда! В теле моем зародилась новая жизнь! Это иссохшее дерево, мое тело, снова зацвело, снова пустило побеги... Ты дал мне жизнь, теперь иди, иди!..

Медленно, словно в благоговении, он склоняется перед ней, мягким движением берет ее сплетенные пальцы и подносит к губам;
дышит на них, пытаясь согреть. Она сидит, вытянувшись, закрыв глаза и словно окостенев, — как ясновидящая.

В э л. Почему ты мне раньше не сказала?
Л е й д и. Если женщина так долго была бездетной, ей трудно поверить, что она еще способна зачать. Росла у нас когда-то между домом и садом маленькая смоковница. Она никогда не плодоносила, говорили, она совсем бесплодна. Дни шли за днями, весны сменялись веснами — и все без толку: она уже совсем было начала сохнуть и умирать... И вот однажды на том самом деревце, о котором все думали, что оно уже не сможет плодоносить, я заметила крохотный зеленый росточек! (Хватает с прилавка позолоченную картонную дудку.) Я побежала в сад, промчалась через виноградник с криком: «Папа, папа, смоковница жива, на ней появился плод!» И таким это казалось чудом, что маленькая смоковница после десяти бесплодных весен снова зацвела, — что необходимо было отпраздновать. Я бросилась к шкафу, открыла ящик, где хранились елочные украшения, достала их все: стеклянные бусы, колокольчики, нити, звездочки, сосульки, мишуру!.. И повесила на деревце; я украсила смоковницу звездочками, нитями, блестками — в честь того, что она выиграла битву со смертью, снова зазеленела и обрела жизнь! (Встает в порыве восторга.) Раскрой коробку! Раскрой коробку с елочными украшениями, надень их на меня: стеклянные бусы и звездочки, колокольчики, сосульки и мишуру!.. (Словно в бреду, нахлобучивает себе на голову карнавальный колпак из позолоченной бумаги и бежит к лестнице. Трубя в игрушечную дудку, с подчеркнутой торжественностью поднимается по ступенькам; Вэл пытается остановить ее, но она вырывается и взбегает на площадку, трубя в дудку и выкрикивая: «Я победила!! Я победила тебя, Смерть! Я снова жива!..» Внезапно запинается, издает сдавленный крик и нетвердыми шагами отступает назад. С криком ужаса бросилась вниз. Сбежав с лестницы, умолкла; пошатываясь, как слепая, отступает в глубь лавки с рукой, протянутой к Вэлу.)

Наверху медленные тяжелые шаги и хриплое дыхание Джейба.

(Стонет.) О боже!.. О боже!..

На площадке, рядом с искусственной пальмой в тускло отсвечивающей зеленоватой кадке, появляется Джейб. Пурпурный,
весь в грязных пятнах халат висит на нем как на скелете. Исчахнувший, желтый, он и впрямь — как сама смерть.
Склонившись вниз, злобно вглядывается в полумрак лавки: смерть, отыскивающая намеченную жертву.

Д ж е й б. Уу-у, стервы!.. Уу-у, стервы!.. (Ухватившись одной рукой за ствол пальмы, поднимает другую руку, в которой зажат револьвер, и стреляет вниз.)

С испуганным криком Лейди бросается к неподвижно стоящему Вэлу, чтобы прикрыть его своим телом. Цепляясь за перила, Джейб делает еще несколько шагов вниз и стреляет снова; на этот раз он попадает в нее. Громкое, судорожное: «А-а-а!..»; он стреляет еще раз; она снова громко выдыхает: «А-а-а!..»; все еще прикрывая Вэла, поворачивается, чтобы взглянуть на Джейба; на лице ее печать всех тайн, всех страстей жизни и смерти; в горящих неистовым светом глазах — всеведение, готовность все отринуть и все принять.

(Снова нажимает спусковой крючок, но курок только щелкает, и, отшвырнув пустой револьвер к ногам Лейди и Вэла, спускается вниз и ковыляет мимо них к выходу, хрипло выкрикивая.) Я покончу с тобой!.. Я покончил с твоим папашей, а теперь и с тобой покончу! (Открыв дверь, выходит на улицу, все так же хрипло крича.) На помощь! Приказчик грабит лавку! Он застрелил жену и теперь грабит лавку! На помощь! Приказчик убил мою жену!..
В э л. Неужто он...
Л е й д и. Да!..

Оба полны теперь какого-то странного, почти торжественного достоинства. Она поворачивается к нему, смущенно улыбаясь, как улыбаются обычно, не сумев, как следует, выразить словами то, что хотели сказать. Он смотрит на нее пристальным и серьезным
взглядом, поднимает руку, словно желая остановить ее, но она чуть качнув головой, показывает на призрачное сияние ее воображаемого сада и, нетвердо шагая, идет туда. Вступает музыка. Лейди заходит в кондитерскую и обводит ее долгим взглядом, каким прощаются обычно с милыми сердцу местами, где больше уж никогда не бывать.

Л е й д и. Представление окончено... Обезьянка сдохла...

Музыка все громче, она заглушает звучания смерти. Внезапно музыка обрывается. За большим окном появляются очертания фигур нескольких мужчин. Один начинает выламывать дверь, другие направляют сквозь стекло свет карманных фонариков.

В э л. Куда же?.. (Поворачивается и бежит сквозь мерцающую тусклым светом кондитерскую. Звук захлопнувшейся за ним там двери и треск ломаемых досок входной двери.)

В лавку врываются несколько мужчин, темнота наполняется их хриплыми криками:

— Держись к стене! У него оружие!
— Давай наверх, Пес!
— Джек, в кондитерскую!

Яростный рев на улице: «Вот он!.. Хватай!.. Аа-а, попался, сука!..»

— Веревку!.. Ищи веревку!
— Где у них тут скобяной отдел?.. Веревку надо!..
— А вот у меня тут кое-что почище веревки!
— Что там у тебя?
— Что там у него такое?
— Паяльная лампа!!
— Господи!..

Секундная пауза.

— Пошли, что ли, какого черта мы тут околачиваемся?
— Постой, проверю, работает ли она!..
— Погоди!.. Погоди!..
— Глядите!!

Темноту прорезает вспышка синего пламени, и в отблесках его в кондитерской возникает фигура Кэрол. Возбужденно свирепые выкрики мужчин сливаются с яростным гудением огня; склонившиеся над огнем, освещенные его бешеной синей струей, их физиономии кажутся лицами демонов.

— Вот это да-а!
— Работает!..

Они выбегают из лавки. Доносятся беспорядочные выкрики. Взревели отъезжающие машины, шум их быстро затихает
вдали. Почти полная тишина; слышно только, как вдали лает собака.
Появляется старый колдун, в руках у него охапка одежды; осмотрев вещи, он роняет их одну за другой на пол — все, кроме
куртки из змеиной кожи. Держит ее в вытянутой вверх руке и что-то быстро и возбужденно бормочет беззубым ртом.

К э р о л (негромко, мягко). Что там у тебя, дядюшка? Подойди, я взгляну.

Негр подходит к ней.

А-а!.. Его куртка из змеиной кожи. Я дам тебе за нее золотое кольцо. (Медленно снимает с пальца кольцо.)

Где-то вдалеке неистовый крик боли и ужаса. Она напряженно вслушивается, и когда тот замер, понимающе кивает.

Непокорные и дикие оставляют, уходя, свою чистую шкуру, свои белые зубы и кости. И эти амулеты переходят от одного изгнанника к другому, от одного к другому, — как знак того, что владеющий ими шествует своим непокорным путем...

Издалека доносится еще более неистовый крик ужаса и муки. И — замирает. Кэрол набрасывает на себя куртку, словно
ей зябко и она хочет согреться. Кивнув негру, протягивает ему кольцо. Идет к двери, но на полпути останавливается, увидев
входящего шерифа.

Ш е р и ф (направив в лавку луч карманного фонарика). Ни с места! Никому не двигаться!

Она проходит мимо шерифа, будто не замечая его, и скрывается за дверью.

(В бешенстве.) Ни с места! Стой!

За дверью звенит ее смех. Он бросается за ней с яростным криком.

Стой! Стой!

Тишина. Негр стоит посреди сцены с поднятым взором и загадочной улыбкой.
Медленно идет занавес.